Сергей Синякин - Фантастическая проза. Том 1. Монах на краю Земли

— Товарищ майор, — не удержался от вопроса Дворников. — А как определить, где она начинается, эта чертовщина?

Майор усмехнулся в жесткие усы.

— Жизнь сама покажет. И начальство, если понадобится, подскажет. Знакомьтесь, притирайтесь друг к другу. С жалобами на психологическую несовместимость ко мне не обращаться. Это армия, а не ЗАГС. Еще вопросы есть?

Естественно, что вопросов больше не было.

Больше мы майора не видели. Двумя днями позже немцы прорвали оборону на этом участке, и судьба штаба полка и всех, кто там находился, так и осталась неизвестной. Возможно, майор держался, пока мог, и последний патрон оставил для себя, быть может, попал в плен, и это было самое поганое — особистам в плен попадать не стоило, слишком много военных секретов им было известно, и допрашивали их немцы с особым усердием и рвением. Если он попал в плен, я ему не завидовал.

А тогда мы вышли из здания школы, и капитан Скиба, построив нас перед собой, оглядел всех троих критическим взглядом.

— Форму-то ушей. И шинель подруби, — сказал мне Скиба. — Выглядишь, как чучело на параде!

— Я не умею, — растерянно сказал я.

— Запомни, — прищурился в жесткой ухмылке капитан. — В армии такого слова нет. Надеюсь, что я его от тебя больше не услышу!

Вот так я стал сержантом НКВД.

Некоторое время я вообще не мог понять, для чего нас собрали в это странное подразделение. Безымянный майор запретил нам заниматься шпионскими историями, но, возможно, что его уже не было в живых, а жизнь сама диктовала свои условия… Только оказавшись в армии и получая информацию о том, что происходило в действительности, я смог понять, каким тяжелым было наше положение. С прорывом немцев к станции Мга в конце августа сорок первого года ими была перерезана последняя железнодорожная ветка, соединявшая город со страной. Восьмого сентября противник захватил Шлиссельбург, прекратилось сухопутное сообщение города с Большой землей.

Впрочем, на всех фронтах положение было тяжелое. Немцы рвались не только к Ленинграду, они рвались к Москве и на юг — к бакинским и грозненским нефтяным промыслам.

Десятого сентября в районе Маврино высадилась десантная рота немцев, одетых в красноармейскую форму и неплохо владевших русским языком. Они даже вооружены были нашим оружием! Район был блокирован, а нам с другими особистами пришлось заниматься фильтрацией бойцов, выходящих из окруженного участка. Немцы нападали по ночам, мы несли постоянные потери, но Дворникова, Вострикова и меня смерть обходила стороной. Востриков утверждал, что это из-за того, что он каждый вечер и каждое утро читает особую молитву. Мы с Дворниковым были атеистами, а потому откровенно посмеивались над ним. Но все-таки следовало признать, что нам чересчур уж везло. «Вы у меня в сорочках родились, — сказал однажды небритый и злой от постоянного недосыпа капитан Скиба. — Нас мало осталось, уж больно беспокойная жизнь настала». Тут он мог ничего не говорить, потери везде были слишком большие, Особый отдел не были исключением из правил. Но больше всего удручало, что воевать приходится в таких условиях, что жить не хотелось. Повсюду чернели торфяники, незамерзающие ямы с темной водой, под ногами постоянно чавкала жадная болотная грязь. С серых прокисших небес моросил противный дождь, А ведь бойцам приходилось в стрелковых ячейках сидеть! И ведь что интересно: нервы у всех были на пределе, наверное, поэтому никто из нас троих даже не заболел. Дожди, дожди… Они были нашим спасением от германской авиации. Нам хватало и артобстрелов. В расположении наших позиций непрерывно рвались снаряды и мины. Торфяник тлел, и земля застилалась густым едким дымом. Весь передовой край был превращен в изрытое воронками поле, на котором виднелись одни обгорелые изуродованные осколками пни.

Примерно через неделю выяснилось, что и о нас не забыли. На самом верху, куда простые смертные не попадают никогда в жизни, о нас помнили и держали до поры до времени в запасе, как хороший скальпель хирург хранит для самых сложных операций. Никто нам наше будущее не объяснял, а чертовщины на войне и в самом деле хватало.

Так вот, вспомнили о нас.

Как раз наступило затишье. Немцы растерянно наблюдали, как мы начинаем окапываться, готовясь к обороне. Им и в голову не приходило, что вскоре начнется затяжная окопная война со всеми ее прелестями — вшами, недоеданием, вонючими блиндажами, вылазками войсковой разведки обеих сторон. Они-то собирались маршировать победным гусиным шагом до Невского проспекта и Кремля! И войну собирались закончить до холодов.

Нас вызвали в штаб дивизии.

Добираться, разумеется, пришлось самим. При прибытии приказали доложить начальнику особого отдела дивизии подполковнику Шишкову. Его мы еще в глаза не видели, ходили слухи, что человек этот жесткий, даже жестокий, долгое время работал в Средней Азии, но мы не унывали. Более того, перемена обстановки радовала нас, надоело месить торфяную грязь. Кажется, я бы все отдал за горячий душ и пусть даже самый непродолжительный сон в доме на настоящей постели, хотя бы без подушек и простыней.

Тракт, протянувшийся вдоль железной дороги Назия — Мга, скрещивался с фронтовой дорогой, ведущей на юг от Назии. Дорогу только начали строить — по болоту шел бревенчатый настил, крепленный гвоздями и проволокой. Вид у саперов, что работали здесь был весьма неприглядный. Да, ребяткам доставалось! Врагу бы такой работы не пожелал. Впрочем, нет, именно немцам я ее бы пожелал. Пусть бы, суки, помучились. Я сказал об этом вслух. Мои слова встретила одобрительная ухмылка Дворникова и осуждающий взгляд Вострикова.

На самом перекрестке дорог располагался пост регулировщиков, греющихся у костра. В нашем направлении машин не было. Мы представились, показали документы и сели греться у костра. Мне в руки сунули алюминиевую кружку с чаем. Чай горячий, кружка обжигала ладони, но это было даже приятно… Я пил чай, приторно отдающий сахарином, чувствуя расходящееся тепло в груди.

Наконец, в нужном нам направлении пошла полуторка. В кузове сидело пятеро красноармейцев. Пока регулировщик ВАДа проверял документы, я приглядывался к сидящим в кузове бойцам. Потом мы попросились в кузов. Жестко стуча колесами по бревнам, машина прыгала козлом по дороге, эта скачка вынимала душу, и вскоре нам уже казалось, что лучше бы было идти пешком. Слава богу, через некоторое время на бревнах появился дощатый продольный настил из двух полос. Дальше машина поехала легко и быстро.

Рокада проходила в четырех-пяти километрах от немецких передовых позиций, но обстрел ее противником был ленив и редок, а густой лес создавал впечатление мира и тишины этих мест. Между лесными массивами расползался густой белый туман, словно где-то в самой гуще деревьев продолжался нескончаемый пожар. Собственно, летом именно так и бывает — торфяники горят медленно и жарко, но сейчас, после пролитых на землю дождей, это казалось невозможным: настолько все отсырело, что даже редкие камни, кажется, сочились влагой.