Сергей Синякин - Фантастическая проза. Том 1. Монах на краю Земли

Востриков копался в немецком ранце, который таскал за собой повсюду. Ранец этот по мере работы пополнялся разными диковинными вещицами. Кроме спиртовки, подобранной у убитого немца около у деревни Маврино, в ранце хранился пузырек из-под тройного одеколона, в который была налита святая вода. Востриков позаимствовал ее у какого-то попа в Тихвине. Там же лежал кусочек мощей святого Серафима, который ему кто-то из попов отжалел. Еще Востриков обзавелся слезами Богородицы, нацеженной еще до войны из плачущей иконы. Я даже не представлял, для каких целей все эти бесценные для Вострикова вещи могут быть использованы. К тому времени вождь объявил амнистию для церкви и предложил священником хоть пламенными проповедями поучаствовать в борьбе с захватчиками. Один раз я даже послушал проповедь в одной из церквей, куда меня затащил Востриков. К своему изумлению, я вдруг заметил, что в церкви немало красноармейцев, в основном, правда, довольно пожилых возрастов. Но поп и в самом деле показал себя пламенным трибуном, выступал он не хуже полкового комиссара, только голос у него был не в пример комиссару куда гуще и лучше поставлен. И все-таки я предпочел бы, чтобы они участвовали в войне более действенно, как, например, отец Федор, которому я удивлялся в последнее время все больше и больше.

После выступления мы заглянули к попу.

К моему удивлению, он был немногим старше нас. Они с отцом Федором быстро нашли общий язык, время от времени переходили на латынь, но я уловил главное — Востриков советовался с попом, рассказывая ему об убийствах женщин. Вообще-то делать это было не положено, гражданские лица не могли посвящаться в наши дела, но с этими убийствами все выглядело так мутно, что мы были бы рады даже малейшему просвету, который бросил бы свой луч на происходящее.

— Оборотень! — уверенно определил священник, выслушав Вострикова.

Я представил себе лицо лейтенанта Соколовского, после того как мы ему доложим соображения попа, и мне стало смешно.

— Отец рассказывал, их в революцию много повылезало, — серьезно продолжал священник. — И среди белых их хватало, и среди красных. Трудно сказать, где их было больше. А еще труднее — откуда они взялись. Появились — и все!

Я громко хмыкнул.

— А вы не смейтесь, молодой человек, — сказал с обидой священник. — Все очень серьезно!

Молодой человек! Только не ему было так называть меня. Это меня рассмешило еще больше, я буквально выбежал из комнаты. Даваясь смехом, под неодобрительные взгляды двух старушек, чьи головы были повязаны платками, выскочил на улицу. Не знаю, оборотень все это совершал или просто какой-то садист, но говорить об этом вот так серьезно я бы не смог. Когда я вернулся, оба священника производили какие-то странные манипуляции возле раскрытого деревянного ларца, окованного железом. Из ларца вился голубоватый дымок. Пахло ладаном.

— Да поможет вам Бог! — сказал церковник, доставая из ларца какой-то небольшой предмет и отдавая его Вострикову. Я присмотрелся — это было небольшое круглое зеркальце, из тех, что были модны до войны. Ну, помните, такие маленькие круглые зеркальца, в них еще с обратной стороны девчонки вставляли обрезанные фотографии своих парней, а замужние — детские или семейные.

Тогда я еще не понимал, зачем оно отцу Федору понадобилось.

И вот теперь мы сидели в расположении танковой роты, основу которой составляли восстановленные ПАРЭМом трофейные машины. На некоторых еще чернели немецкие кресты, и пахло внутри танков немецким одеколоном и еще какой-то пряной пакостью, от которой временами подташнивало. Но наши ребята и на этих машинах воевали, причем весьма неплохо.

Сквозь тоненькие стволы березок просматривалось пространство болота. Снег лежал редкими грязными кучками. Между березками, под ярким солнцем, подсыхали болотные кочки. Но впечатление сухости было обманчивым. Чуть ступишь в тень, нога, сочно хлюпнув, уйдет по колено в ржавую болотную гущу. А посмотришь вдаль — вокруг только плотная зеленая стена, в которую вплетены тонкие белые стволы. Только наблюдательный человек может различить среди листвы броню притаившихся в рощице танков.

У нас в расположении горел костер. Мы давно научились складывать его так, что ни сверху, ни со стороны его не видно. Костер даже не выдает себя дымом. В корявом закопченном ведре, что заменяет нам чайник, кипит, звучно пробулькивая, вода. Дворников, усевшись на болотную кочку, читает армейскую газету «Ленинский путь». На соседней кочке, что-то мурлыча себе под нос, бреется Востриков. Брить ему пока особенно нечего, но он старается выполнять этот ритуал каждое утро, а если не получается утром, то в течение дня. Кто-то ему сказал, что от постоянного бритья волосы растут быстрее и гуще, а наш отец Федор еще не оставил мысли стать священником. Хотя бы после войны. Поэтому он мечтал о густой окладистой бороде, которая так авторитетна для прихожан.

Неподалеку бойцы охранения установили зенитный пулемет, укрепив его на высоком пне. Ствол пулемета был устремлен в чистое голубое небо. От пулемета свисала тщательно заправленная металлическая, вороненая лента. Но вражеских самолетов не было. Тихо… Из кустов вышла невысокая женщина с ведром и толстой кистью, засучила рукава, размяла кисть о пенек и щедро плеснула оливковую краску на черный с белыми полосками фашистский крест… Женщина была молода. Нет, она не выглядела красавицей, но молодость делала ее курносое румяное лицо привлекательным. Женщина обошла танк с другой стороны и принялась за уничтожение второго креста. Закончив работу, она сунула кисть в ведро и села на броню, подставляя лицо солнцу. Глаза ее были закрыты, и лицо светилось умиротворенностью. Словно не вокруг никакой войны, и не танк, а забор она красила, подустала и уселась на скамеечку перед домом.

— Что за мадонна? — спросил Дворников, незаметно покинувший свою кочку.

Газета, свернутая в трубочку, торчала у него из-под мышки.

— Валя-танкистка, — сказал я.

— Я бы с ней в папу с мамой поиграл, — сообщил Дворников. — Как, Аркаша, хочется поиграть во взрослые игры?

— Это вас весна возбуждает, — сказал я.

Дворникова я немного недолюбливал. Человек он грамотный и по-своему интересный, спору нет. Но про женщин он всегда не слишком хорошо высказывался. Если верить ему, одни шлюхи вокруг были, которые только и мечтали, чтобы сильному мужику (а именно таковым он себя и полагал) в ближайших кустах отдаться. Пунктик у него такой был, и мне этот пунктик совсем не нравился. Уже позже я понял, что все это у него происходило именно из-за неудач на личном фронте. Сергея Семеновича к каждой юбке тянуло, а женщины его не замечали. Не обращали они на него внимание. Сергея Семеновича это злило и раздражало, вот он и отрывался словесно. Если бы Дворников этих тем не касался, он бы был интересным собеседником, особенно интересно его было слушать, когда он про свое «Остехбюро» рассказывал. Я даже не подозревал, что перед войной наши конструкторы такими штуками занимались. Дворников рассказывал, что они занимались вопросами использования радиоволн для обнаружения вражеских самолетов. Если радиоволну направить в сторону приближающихся самолетов, то она отразится и вернется обратно на приемник и обозначит себя точкой. По скорости возврата радиоволны можно легко рассчитать количество самолетов, откуда они приближаются и с какой скоростью. Если бы их разработки были завершены, то они получили бы надежное средство для предупреждения авиационных налетов. А еще они занимались разработкой подслушивающих устройств. У них даже микрофоны были чувствительные, способные за пятьдесят метров записать негромкую беседу. Но все-таки куда чаще Сергей Семенович говорил о женщинах. Отцу Федору его речи были не по душе, для него авторитетом был Иисус Христос, который прямо говорил о том, что нельзя прелюбодействовать. Востриков сразу начинал нашего старичка обрывать, раздражался, повышал голос. Мне кажется, Дворников иногда специально его дразнил. И меня тоже.