Сергей Синякин - Фантастическая проза. Том 1. Монах на краю Земли

— Мужики, — заискивающе сказал лесник. — Пропадет ведь добро. Растащат!

Мы его понимали! Как мы его понимали! И мы несколько дней на тачке возили эти бочата на кордон, где у лесника тоже был погреб, пусть и поменьше, чем в Черном поместье. Зато труд окупился чудесными вечерними посиделками, когда не надо отправляться в засаду или бесцельно топтать лесные тропинки.

— Первые малые подлодки, — демонстрировал вечерами ученую эрудицию Сергей Семенович, — еще в конце прошлого века строить начали. Был такой шляхтич Стефан Казимирович Држевецкий, правда, жил не в Польше, а во Франции. Богатый был мужик, от скуки изобретательством занялся. Ну, в конце века он с нашим Великим князем познакомился, с Константином Николаевичем, тот его и соблазнил пойти на службу в русскую армию. Вот тогда-то Држевецкий, который к тому времени несколько обрусел и букву «р» из своей фамилии потерял, а звать его тогда уже стали Степаном Карловичем, и предложил построить и принять на вооружение малую подлодку. Решил он устроить представление на Гатчинском пруду. И вот император с императрицей катаются, вода в пруду чистая прозрачная, и видно им, как под лодкой диковинный аппарат проплывает. А потом вдруг рядом с лодкой императорской четы всплыл, люк откинулся и выскочил из лодки галантный пан, припал к ручке императрице и вручил ей роскошный букет роз. Все, конечно, очарованы, император покорен, ну, и поручили лодку Морскому ведомству. Пятьдесят штук их построили на Невском заводе. Только этим лодкам воевать не довелось, поплавали они немного, а потом их законсервировали и хранили в крепостях, а после девятьсот пятого года Витте приказал их сдать в металлолом. Вот так.

— Царизм, — авторитетно сказал Дроздов. — Потому мы сражение под Цусимой и продули. Не обращали тогда внимания на научную мысль!

— Признаться, и лодка была говно, — сказал Дворников. — Двигалась лодка за счет мускульной силы четырех человек, которые нажимали на педали, схожие с велосипедными. А ежели ногами скорость набирать, много ли угребешь?

— Я же говорю — царизм, — снова сказал Дроздов. — Им подавай что подешевле, нет чтобы электромоторы поставить.

— Темный ты человек, — сказал Востриков. — Какие электромоторы? Время-то какое было?

— Ты, Сергей Семенович, — посоветовал Скиба, — перестань военные тайны разбалтывать, пусть они и царской России. Скажут, слишком много знает.

— А вы, товарищ капитан, — вежливо сказал Дроздов, — ведете себя, как шпион.

— Это почему? — с недоброй ухмылкой поинтересовался Скиба.

— Интереса не проявляете, — объяснил Дворников.

— Меньше знаешь, спишь крепче, — кивнул Скиба.

— Если так будет продолжаться, мы за войну столько загадочного и запретного узнаем, — вздохнул Дворников. — Носителями государственных тайн станем. А если кому-нибудь покажется, что мы слишком много знаем? Что тогда?

— Вечно ты, Сергей Семенович, настроение испортишь, — Скиба встал из-за стола, доставая из кармана портсигар, сработанный умельцем Ульяничем из батальона аэродромного обслуживания. Я такие портсигары у многих видел — Ульянич делал их из дюраля, который немцы использовали при строительстве бомбардировщиков, а окантовку изготовлял из цветного плекса. А еще он делал удобные станочки для производства сигарет по типу немецких. Выглядел станочек как три валика, на которые крепилась резина с немецкого плаща. А сбоку была такая рукояточка. Достаточно было в такой станок вложить листок папиросной бумаги и ровным слоем рассыпать на него табак или махру, предварительно смочив один край слюной, а потом повернуть рукояточку несколько раз, у вас в руках оказывалась самая настоящая сигарета, плотность которой зависела от количества пошедшего на закрутку сырья. У капитана Скибы такой станочек тоже оказался. А раньше не было.

«Так вот зачем он ездил в авиаполк», — догадался я.

Скиба прикурил и вышел на улицу. Снаружи беззлобно — скорее, для острастки — несколько раз гавкнул джульбарс лесника и, показав капитану свою бдительность при несении сторожевой службы, загремел цепью, забираясь в будку, чтобы продолжить свой сладкий сон.

С уходом капитана разговор увял.

Все понимали, что это наша последняя ночь на кордоне, завтра предстояло отправляться в расположение и продолжать переносить все тяготы и лишения нелегкой армейской жизни в полном соответствии с уставами и наставлениями.

Утром, когда мы грузились в машину, лесник даже прослезился. Потом спохватился и побежал в избу. Выволок оттуда мешок под картошку, только по округлым его бокам сразу видно было — не картошка там. Или, по крайней мере, не только картошка.

— Рябиновки, рябиновки возьмите, ребятки! — лесник подал в кузов бочонок. Из тех, что мы привезли с Черного подворья.

А потом так и стоял, пока машина отъезжала от кордона.

Сразу за березовой рощей дорога делала поворот, и лесника не стало видно.

— Вот и кончилась сытая жизнь! — вздохнул Дворников.

— Я так думаю, — Дроздов расстелил шинель на заботливо припасенную охапку сена, которое лесник заготавливал для своей коровы, а так же для того, чтобы в голодное время подкормить лосей и косуль, и, устраиваясь на шинели удобнее, сказал: — За эту самую лодку нам обязательно по Красному Знамени дадут! Как пить дать, если не по звездочке!

— Блажен, кто верует, — проскрипел из своего угла отец Федор. — Дадут так дадут, что теперь об этом гадать? Главное, Господь видел наше усердие, он его и отметит в должное время.

— Интересно, — сказал Дворников. — Куда нас? Обратно?

— К себе поедем, — авторитетно сказал Дроздов. — Вон Аркашка к своей заглянет. Соскучился, небось?

Но он ошибался.

В одной из деревушек, названия которой я так и не узнал, машина остановилась у бревенчатого здания, в котором, судя по красному флагу над входом, располагался поселковый совет, а сейчас, если оценивать по стоящим у входа часовым и выстроившимся под деревьями сада легковым машинам, разместился штаб. Капитан Скиба предъявил часовым удостоверение и зашел в дом, постукивая по голенищу сапога березовым прутиком, сорванным в лесу. Его долго не было, и Дворников предложил откупорить бочонок, но понимания среди нас не нашел.

— Вот определимся, — сказал Дроздов, — тогда и перекусим.

— Мнится мне, — вздохнул Дворников, — не так все будет, совсем не так.

И не ошибся.

Капитан Скиба вышел из дома. В руке у него был по-прежнему все тот же прутик, только сейчас он нес его перед собой словно букет.

— Вот так, братья славяне, — сказал он. — Нам приказано отбыть в Ленинград и по прибытии доложиться начальнику управления НКВД Курбаткину.

— В Ленинград-то на хрена? — поинтересовался Дроздов.