Сергей Синякин - Фантастическая проза. Том 1. Монах на краю Земли

— Товарищ комиссар, — сказал я. — Разрешите завтра утром задержаться? Я ведь из Ленинграда, хотелось бы домой забежать, посмотреть, что там и как.

— А это уже не ко мне, — сказал Курбаткин, с любопытством оглядывая меня, а я в свою очередь заметил: лицо у него было морщинистым, дряблым, с огромными синяками под глазами. — Это вы со своим начальством решайте.

— Утром поговорим, — сказал недовольно Скиба.

Не понравилось ему, что я с комиссаром свои вопросы решать начал, помимо него.

Утром он меня все-таки отпустил.

Странно было идти по пустым улицам. Они казались незнакомыми и чужими, особенно наглухо забитые досками парадные подъезды, стены с щербинами от осколков, окна, перекрещенные газетными лентами, за стеклами их угадывались складки светомаскировочных штор.

Во дворе белела знакомая гипсовая пионерка, только вместо обеих рук у нее торчали ржавые штыри. Она походила на инвалидку, бежавшую из госпиталя. А стена дома была посечена осколками — вся в щербинах и оспинах, словно ее не один день ковыряли малолетние хулиганы.

Сердце неистово билось, когда я поднялся на свой этаж. Дверь была не опечатана. Достав ключ, я попытался открыть дверь. Неожиданно она распахнулась, и я увидел женщину лет тридцати пяти, которая была испугана, но испуг свой старалась скрыть. На ней был красный шелковый халат с фиолетовыми драконами.

— Вы к кому? — громко поинтересовалась она.

Дверь в комнату была открыта. На полу комнаты играл с тряпичной куклой ребенок.

— К себе, — сказал я. — Это моя квартира.

— Это наша квартира, — сказала женщина. — Нам ее выделили, потому что хозяева ее еще в прошлом году погибли.

— Не погибли, — сказал я. — Можно войти?

— Откуда я знаю, что это и в самом деле ваша квартира? — сказала женщина. — Мы ее законно получили, ее выделили моему мужу — Ашоту Самвеловичу Григоряну, военврачу первого ранга. Без домоуправа я вас, извините, не пущу, у меня ребенок маленький…

Она еще что-то говорила, но я уже сбегал по ступенькам.

Пока я там, на болотах уродовался, эти гражданские жабы оставили меня без жилья!

Домоуправление было рядом, и я решил безотлагательно решить все вопросы. Кто знает, будет ли у меня потом время для этого. В конце концов, умирать никто не собирается, а куда мне было возвращаться после войны?

Перед уходом на фронт я, как и полагается, оформил броню, поэтому полагал, что с этой стороны мое будущее послевоенное существование надежно защищено. Если, конечно, меня не убьют и я все-таки доживу до мирных дней.

Председатель жилищной комиссии — солидный лысоголовый мужчина с суетливыми глазами жулика — моему приходу не слишком обрадовался. Похоже, он даже испугался, только виду не подавал. Выставил пузо вперед, солидности напустил. Надо же! Даже пузо в условиях блокады сохранил!

— Вынужденная мера, товарищ, — сухо сказал он. — Распоряжение коменданта района. Адресок назовите! Я все уточню! Немедленно! Безотлагательно!

Мне он сразу не понравился. Видно было, что председатель темнит.

Я назвал ему адрес.

— Ах, эта, — сказал он с явным облегчением. — Так там и не жил никто. Пустая была квартирка. Хозяйка еще в первые месяцы войны на земляных работах погибла, сын — без вести пропал под Синявино. У нас все отмечено, можете не волноваться, товарищ!

— Это я сын, — сказал я, пытаясь поймать его прыгающий взгляд.

— Не может быть, — сказал он безмятежно. — У нас все отмечено. И броня, кстати, на эту квартирку оформлена не была. Можете в бухгалтерии товарищества проверить. Потому мы эту квартирку и отдали под заселение. И не просто отдали, заслуженному человеку, понимаете ли, отдали, Ашоту Самвеловичу Григоряну, военврачу первого ранга, согласно заявке КЭЧ гарнизона…

Я показал ему бронь на квартиру.

Лицо председателя сразу же стало скучным и немного высокомерным. По-видимому, он уже привык к подобным посещениям, привык отбиваться от наседающих на него людей, чьи квартиры и комнаты он удачно пристроил.

— Что же вы хотите, молодой человек, — равнодушно сказал председатель. — Война!

— Я хочу, чтобы вы разобрались, — как можно тверже сказал я.

— После войны, после войны разбираться будем, — уже нетерпеливо сказал он. — У вас все? Я — человек занятой, у меня каждая минутка на счету.

— Я тоже, — протягивая ему удостоверение, выписанное в Большом доме на период работы в Ленинграде, сказал я.

И вот тут он испугался. Впрочем, сказать, что председатель жилищной конторы испугался, значило ничего не сказать. Лицо его стало бледным, лоб и лысую часть черепа усеяли густые мелкие капельки пота.

— Как же так? — с душераздирающей укоризной пробормотал он. — А мне ничего не сказали! Будьте уверены, примем все меры, сегодня же распоряжусь, чтобы жилье было освобождено. Ошибочка, ошибочка вышла, товарищ Масляков! Этого больше не повторится, это я вам обещаю! И с бронью разберемся, дура бухгалтерша засунула куда-то бумаги, ну да чего в жизни не бывает! Не умышленно же все, кто же что-то плохое замышлял? Будьте уверены — в двадцать четыре часа! В двадцать четыре! Да что я говорю, можем прямо сейчас пройти и освободить вашу жилплощадь!

— Как это — сейчас? — удивился я. — Там ведь жена его с двумя детьми, а сам Григорян, мне сказали, в командировке на Большой земле.

— Ошибочка вышла, — сказал председатель жилтоварищества и снова захихикал мелким противным и подобострастным смехом. — Мы для органов завсегда. Раз ошибка вышла, будем исправлять. Слава Богу, не немецкие оккупанты, не зверье немецкое, не нарочно все делалось! Прямо сейчас!

— До свидания, — сказал я. — Очень верится в то, что ошибки ваши будут исправлены. Надеюсь на это.

— Правильно делаете, — председатель провожал меня до выхода, лебезя и забегая вперед. И дверь он предупредительно передо мной открыл, и весь лучился сейчас елеем, а улыбка, как приклеенная, не сходила с его угодливого лица. — Прямо сейчас, немедленно, уж вы товарищ Маслюков можете не сомневаться.

В том, что квартиру освободят, я не сомневался, уж больно он испугался. Не сомневался я, что семье Григоряна он что-то подыщет, по всему было видно, что он от военврача взятку взял, и, судя по его суетливости, немаленькую. Но мне на все это было наплевать, в конце концов, жалел я об одном: судя по посещению квартиры, этот самый Григорян и его семья обжились там, от мебели уже частично избавились, возможно даже, вещи матери и наши семейные фотографии выкинули на ближайшую помойку. Вот этого я председателю жилтоварищества простить не мог, у меня ни одной фотографии матери и отца не осталось, все лежало в шкафу в их спальне.

— Завтра, — сказал председатель. — К десяти часам. Лично ключи вам вручу и копию приказа о наказании работников бухгалтерии за утрату брони. Можете не сомневаться, все будет исполнено. В лучшем виде. Можете поверить, товарищ… — было видно, что звания моего он не помнит или не рассмотрел, его один вид удостоверения в шок привел, председатель до сих пор никак опомниться не мог.