Андрей Столяров - Темные небеса

Из ступора его выводят шаги в коридорчике, ведущем на задний двор. В сознании они отдаются громом — как будто обваливается потолок. Ефим судорожно хватает вазу, посверкивающую посередине стола. Запустить ею в тех, кто войдет, затем — в три прыжка, по лестнице, на второй этаж, там в верхнем ящике тумбочки — пистолет.

Выдал позавчера Бекасов.

Какого черта он не носит его с собой?

Секунды сливаются в одно тягостное мгновение. Оно мучительно утекает то ли из жизни в смерть, то ли из смерти в жизнь.

Дверь, как в ночном кошмаре, медленно отворяется.

— Здравствуйте, Ефим Петрович…

— Марат! Откуда ты здесь?

— Да вот увидели, что возле дома толпа, и сообразили, что раз не местные, то через переулок они не пойдут. Ну и черный ход у вас, оказывается, открыт…

Вслед за Маратом в гостиную протискивается Галя Поспелова.

— Ефим Петрович, здрасьте, мы тут подумали… Может быть, вам, пока здесь такое… пожить у нас? Папа сказал, что будет этому только рад. Знаете, как он вас уважает!.. А мама говорит, что детей обязательно надо где-то укрыть…

Она смотрит на вазу, которую Ефим так и держит в руках. Тот с кривоватой ухмылкой — ему неловко — возвращает ее на стол.

— А что там? — Он кивком указывает на дверь.

Марат радостно извещает:

— В переулке сейчас — никого…

Мгновение еще тянется.

— Нет, в самом деле, — говорит Галя, — Ефим Петрович, пожалуйста… Идемте к нам… Я вас прошу…

Передвигаются они так. Впереди — Марат, который тащит большой синий баул. Молодец Алена, успела его собрать. За ним следует сама Алена, несущая на руках мураша. Тот мирно дремлет, причмокивая во сне. Второго мураша тащит Галя: глаза — сверкают, вид — боевой. И замыкает шествие, чуть отставая, Ефим — оглядывается, придерживает полу куртки, карман которой оттягивает пистолет.

Настроение у него отвратительное. В родном городе, где его знают вот с таких лет, он крадется, точно преступник, опасающийся за свою жизнь.

А что делать?

Как утихомирить завывающий ураган?

Он вспоминает вчерашнее совещание в мэрии, продолжавшееся почти четыре часа. Мрачный доклад Бекасова о ситуации в городе. Каждая фраза его грохотала, как глыба, рухнувшая с горы. Драка возле водоразборной колонки: пострадали три человека, один из них тяжело, все трое сейчас в больнице. Драка во Второй школе, куда утром пробовали подселиться уличные мигранты. А куда подселяться — в каждом классе сейчас и так проживают по четыре семьи. Спят друг у друга на головах… Драка на пункте раздачи питания: группа парней, внезапно напав на дружинников, захватила почти целый фургон армейских пайков. Опять-таки пострадали три человека. Сержант Мариков в том числе… И это если не говорить о том, во что превратился Звездный (в прошлом — Центральный) парк: мигранты рубят деревья, палят костры, грабежи, у людей отбирают деньги, одежду, еду, непрерывная пьянка, откуда только они берут алкоголь, днем и ночью — разборки соперничающих банд. У полиции недостаточно сил, чтобы ликвидировать эту клоаку. И потом, если даже ее ликвидировать, где их всех размещать? Там, по примерным оценкам, более тысячи человек. Ну, хлынут они на улицы, будет вообще полный Содом…

— Это катастрофа, товарищи… — Бекасов замолкает, и его молчание наваливается кладбищенской тишиной. — И вот, мне только что сообщили: на улице Сердобольской разграблен продовольственный магазин. Вынесли все, что было, это средь бела дня… Я в сотый раз вам твержу: своими силами нам не справиться, надо вводить в город войска…

Директор обсерватории Карл Осипович Мильштейн вздыхает:

— Ночью какие-то люди пытались прорваться и к нам. Пока что отбились, ударили по ним пеной из огнетушителей. — Он усмехается. — Осенила одного из наших сотрудников гениальная мысль. Но что будет в следующий раз?..

— Вот, я о чем говорю…

И выступление капитана Погребняка из ближайшей воинской части. Дополнительные палатки мы вам дадим, поставим их у реки, пайки из наших резервов тоже подбросим. Можем развернуть у вас полевой медпункт. С хозяйственным управлением округа это уже согласовано. Но тут вопрос: как они к вам попадут? Последние два «Урала» были разграблены, их стопорнули за километр от главного блокпоста. Наше сопровождение — что, оружия при себе не имели. Да и кто, товарищи, будет стрелять? По кому там стрелять? Там — женщины с детьми, старики… Окружили их сто человек… Хорошо хоть машины потом удалось вернуть… А насчет введения войск в город скажу вам так. Это вопрос, товарищи, не нашего уровня. И даже не уровня штаба округа. Существует Росгвардия, это из реестра ее задач…

И лейтенант Пелец, Росгвардия — выцветшие льняные волосы, ярко-розовое, будто слегка обваренное лицо:

— У меня всего-навсего двенадцать бойцов. А сколько беженцев в городе? Тысяч пять или шесть? Мы запрашивали командование. Неофициально мне сообщили, что резервы Росгвардии сейчас рассредоточены по столицам республик, по областным центрам, по крупным промышленным городам. Обстановка везде очень сложная. Никто не знает, где в очередной раз рванет…

Вопрос Ефима:

— Блокпосты по внешней границе города вы удержать сможете?

Ответ лейтенанта Пелеца:

— Гарантировать не могу. Вы не хуже меня знаете соотношение сил: на одного бойца Росгвардии несколько сот мигрантов, отчаявшихся людей… К тому же сплошной границы по периметру нет. Люди просачиваются по боковым тропкам, через поля, там, где вообще нет дорог…

Опять капитан Погребняк:

— Все-таки неужели нельзя как-то растолковать, разъяснить людям, что мы ничем им не можем помочь? В конце концов ведь не мы же визы даем…

Олсуфьев, директор телерадиокомпании «Бельск»:

— Призывы сохранять спокойствие и порядок передаются каждые три часа. Мэр выступал, вон — Ефим Петрович, выступал отец Иафет, директора всех школ, представитель военных властей…

Снова Карл Осипович Мильштейн:

— В советское время был такой анекдот. Абрама спрашивают: что ты будешь делать, если откроют границы СССР? Абрам отвечает: залезу на дерево. Это зачем? Иначе затопчут… Тем, кто не помнит советские времена, объясняю. Просто так выехать за рубеж тогда было нельзя, а потому считалось, что если границы откроют, то из СССР побегут — поголовно все. Прошу прощения за анекдот, но ведь у нас сейчас точно так же. Только люди пытаются вырваться не из СССР, а с Земли. Спросите их, зачем вы едете, почему — никто толком не объяснит. Это как с леммингами, есть такие зверьки, которые вдруг громадными стаями трогаются с привычных мест обитания и устремляются неизвестно куда. Думаете, отдельный лемминг понимает, что с ним происходит? Нет, он просто чувствует, как и все остальные, что надо бежать. Это чисто животный инстинкт. Коллективное бессознательное, которое начинает кипеть в тусклых мозгах… Они же приезжают сюда, думают, что их сразу переправят на Терру. А тут — сумятица, каша, дикий водоворот… Никто их не ждет…