Андрей Кокоулин - Возвращение в Пустов

— Прости, — сказал Шумер. — Туплю.

И шагнул за дедом.

За уцелевшей створкой на нескольких полках лежали дедовы майки и рубашки, несколько полотенец и тренировочные, еще в целлофане, не ношеные штаны. Все оставшееся после смерти богатство. Комплекцией Шумер с дедом был схож, поэтому понравившуюся рубашку, светлую, зеленоватую, натянул без проблем, застегнул пуговицы. Вроде годится.

Носки, конечно, пришлось обновить, а брюки Шумер, не долго думая, отпарил прямо на себе — пар пыхнул в стороны, на мгновение обдав жаром ноги. Будто на старте ракетоносителя. Протяжка, продувка, пуск!

Полетели.

Шумер вышел в коридор. Пять секунд — полет нормальный. Диван из прихожей исчез, сумки с вещами тоже. Лампочка нарядилась в оранжевый полотняный абажур. Стало довольно уютно. Холодильник, видимо, решили оставить в коридоре (в кухню он бы никак не влез), подвинули только ближе к стене и розетке. Подключенный, он уже вибрировал и ворчал.

— Галина, — заглянул в кухню Шумер.

— Да? — женщина обернулась.

Места за столом уже облюбовали Виталий и Леха, хватали пальцами из мисок капусту и огурцы, стояла бутылка водки, колбаса, обложенная дольками сала, пялилась жировыми глазками.

— Я выйду, — сказал Шумер. — Вы не закрывайтесь.

— Хорошо, — кивнула Галина. — Вы когда будете?

— К девяти, — сказал Шумер. — Не позже.

— Эй, Серега! — привстал Виталий. — А за переезд?

Он был уже нетрезвый, щеки — красные, глаза — мутные. В пальцах держал рюмку, наполненную до половины.

— Не могу, — улыбнулся Шумер.

— Чего это?

— Встреча.

Виталий хмыкнул, объемным брюхом нависая над столом.

— По бабам пошел?

— По бабкам! — хохотнул Леха. — Здесь бабки одни! Кунсткамера!

— Тьфу! Одну глупость мелете! — Галина огрела мужа полотенцем по плечу. — Сядь уже!

— Серега! За тебя! — усаживаясь, поднял рюмку Виталий. — За успех по мужскому делу.

Он попытался облапить жену одной рукой, но та легко вырвалась.

— Идите уже! — махнула она Шумеру.

— Да, пойду.

Хохот и развязное «Че ты, че ты!» остались за спиной. В прихожей Шумер надел ботинки, выкопал пальто из-под соседских курток и пуховиков.

— Дядя, вы уходите?

Мальчик Вова был тут как тут.

— На время, — сказал Шумер, просовывая руки в рукава.

От пальто не слишком хорошо пахло.

— А-а, — разочарованно протянул мальчик. — Я думал, что насовсем.

Сказал он это, не поднимая глаз от приставки, в которую играл. Что-то там подскакивало, прыгало, мерцало на цветном экране.

— В мою комнату не заходить, — сказал Шумер.

— Я понял.

Мальчик развернулся. Шумер помедлил. Ему было интересно, попадет ли Вова в дверной проем, не поднимая головы от игрушки. Попал. Удивительные дети пошли.

Спустившись по лестнице, Шумер вышел из подъезда в сумерки. Стояла впритык к мосткам грузовая «Газель». Над дальним углом забора светил фонарь.

— Ну и как тебе соседи? — раздалось со скамейки.

Шумер, хмыкнув, сел напротив. Удивился он всего на секунду.

— Значит, твоих рук дело?

Белея лицом, собеседник кивнул.

— Моих. Только не рук, а языка. Информация, дорогой мой, донесенная до нужных ушей, порой надежнее армии в подчинении.

— Понятно, — улыбнулся Шумер. — И лампочку для этого пригасил?

— Лампочку для эффекта. Исключительно.

— Так и включи.

— Слушаю и повинуюсь, — со смешком сказал визави.

Не было ни щелчка пальцами, ни поворота головы — просто лампочка, подвешенная в сетке над козырьком, зажглась оранжевым светом. Встретивший Шумера на перроне знакомец вылепился из темноты. Серый костюм. Дорогое пальто нараспашку. Черный шелковый шарф вокруг шеи. Шляпа с полями.

Франт.

Тот же высокий лоб. Та же челюсть с ямочкой. Те же крупные, обольстительные губы. И колючие глаза.

— Так как они тебе? — спросил Бугримов, мягким жестом, красуясь, завернув на плечо конец шарфа.

— Соседи? Хорошо.

— Угу. Милая семья, не находишь? — знакомец наклонился, стараясь пронзить Шумера испытующим взглядом.

— Ты мог бы поселить их до моего приезда, — улыбнулся Шумер.

— Ну, нет! — рассмеялся Бугримов, выпрямляясь. — Какой же это был бы сюрприз? Тем более, ты у нас такой непредсказуемый! В прошлый раз помнишь, на сколько забежал? Полчаса в квартире не пробыл. И где интерес? Вот когда ты всерьез решил обосноваться в фамильном, так сказать, гнезде, я, значит, покумекал и товарищей тебе организовал. Рады были! — он завел глаза к небу. — Вот, честное слово, настоящее доброе дело пришлось этим горемыкам сделать, чтобы только тебе боком вышло.

— Ну, ты свое еще возьмешь, — сказал Шумер.

— Возьму, — кивнул собеседник. — Пока к детям присматриваюсь. Что вырастет?

Лицо его вытянулось, сделалось хищным, нечеловеческим, глаза поползли в стороны, рот распахнулся вдруг в устрашающих размеров пасть, дохнуло жаром, но спустя мгновение все вернулось на свои места.

— Понятно, — сказал Шумер. — В своем репертуаре.

Бугримов фыркнул.

— А как иначе? — он закинул ногу на ногу. — Но, заметь, я и пальцем к ним не притронусь. Все сами, все сами.

— Тогда я пойду? — Шумер предпринял попытку подняться со скамейки.

— Погоди.

Бугримов накрутил шарф на палец, изучая соперника из-под полей шляпы.

— Что? — спросил Шумер.

— Армия твоя где, Шумерский? — улыбнулся Бугримов. — Когда полезут?

— Я один, — улыбнулся в ответ Шумер. — Я уже говорил.

— Все мы всякую чушь говорим. Только перепроверять приходится.

— А поверить?

— Вера — это не ко мне.

— Тогда перепроверяй.

— Так уже, уже, — закивал Бугримов. — По пригородам, по садоводствам, по лесам. Думаю, вдруг ушлых каких ребят подбил? Чего большим отрядом город с разгону брать? Научился ж, думаю. Не совсем же ты, Шумерский, тупой? Ну и соображаю, что если и пробираются твои, то хитро, небольшими группками, тройками, двойками, связь по социальным сетям и мессенджерам держат. Ползут, значит, все измазанные добром по самую макушку, где надо, дров наколют, где грязно, мусор уберут, и перебежками, где покрасят, где от сердечного приступа…

— Самому не смешно? — спросил Шумер.

— Нет. Я же не знаю, что ты задумал.

— Ничего.

Бугримов снова наклонился.

— Не задумал бы ничего, остался бы сидеть в областном центре. Чего тебя сюда-то в пятый раз потянуло? — Голос его исполнился участия. — Ну не победить тебе. Что у тебя там теребится, ты просто не тереби. Забудь.

— Тошно, — сказал Шумер.

— Что?

— Тошно так жить.

— А здесь, значит, не тошно? Кровь играет? Только я, извини, в Пустове прочно сижу, и сковырнуть меня никак не получится.

— Может, не сейчас, — сказал Шумер.

Бугримов расхохотался. Он смеялся красиво, артистично, азартно, откидывая назад голову и выдыхая звуки в небеса. О, нет, ни грамма фальши в этом проявлении чувств не было. Мастер, мастер. В уголках глаз Бугримова заблестели слезы.