Андрей Кокоулин - Возвращение в Пустов

Она посмотрела на Шумера — слушает ли. Шумер слушал. Хрустел огурцом.

— Знаете, мы как попутчики в поезде, — усмехнулась Вероника Михайловна, сбила пепел в одну из банок, — незнакомые люди, которые потом никогда больше не встретятся. Значит, друг другу можно рассказать все, что у тебя на душе. Не кривляясь, не утаивая, не выставляя себя не тем, кто ты есть. Потому как незачем. Впрочем, вы же будете носить воду?

Шумер улыбнулся.

— Буду.

Хозяйка снова затянулась.

— Тогда считайте это старушечьей потребностью с кем-нибудь поболтать. Мне на самом деле не хочется ни славы, ни денег. Выросла. Возможно, лет двадцать, а, пожалуй, еще и десять лет назад я бы этого хотела. Сейчас, знаете, о чем думаю? Чтобы мои тексты однажды кому-нибудь помогли. Чтобы спасли, изменили, научили быть человеком.

— Вы об этом пишете?

— Наверное, я пишу историю своих ошибок. Только подставляю другие имена. У меня богатый опыт, который в результате завел меня сюда, в этакий дом престарелых. Нет, не поймите, я не жалуюсь. Каждый получает то, что заслужил. Вообще, мне здесь комфортно, тихо. Думается здесь хорошо. Работается и того лучше.

— Публикуют?

Вероника Михайловна отправила сигарету в банку.

— Пока два рассказа, — она потерла глаза под очками. — Но это так. Давайте, Сергей, лучше о вас поговорим.

Шумер улыбнулся.

— Я не знаю, что вам интересно.

— Например, откуда вы?

— Отсюда. Я местный. В этом доме жил мои родители, дед с бабушкой. Деду когда-то квартира от лесозавода досталась.

— То есть, вы по старой памяти воду носите?

Шумер кивнул и угостился еще одной долькой огурца.

— Получается, так.

— Но вы же всем воду принесли.

— Всем.

— Почему?

Вероника Михайловна вытянула из пачки новую сигарету, но не прикурила, сжала в тонких пальцах.

— Вы хотите препарировать мое желание? — спросил Шумер.

— В какой-то мере. Мне бы хотелось узнать, что вами движет. Согласитесь, в наше время ваш поступок если не маргинальный, то не типический.

— Странно.

— Почему? — Вероника Михайловна остро взглянула сквозь линзы очков.

— Мне бы самому хотелось разобраться, почему я поступаю тем или иным образом. Но, боюсь, это закрытый, внутренний процесс.

— Тогда скажите, что можете.

— Хорошо.

Шумер подобрал хлебом остатки масла. Отложив сигарету, хозяйка поклевала вилкой картофелину со своей тарелки. На плите зашумел чайник.

— Я думаю, это все же в природе человеческой — делать добро и помогать ближнему, — сказал Шумер.

Вероника Михайловна хмыкнула.

— Вы уверены? Несправедливость, что ежедневно и ежеминутно творится в мире, как раз говорит об обратном. Вам-то кто-нибудь помог?

— Вы. Покормили ужином.

— Ну, я, — махнула рукой хозяйка. — У меня свой интерес.

Она встала и выключила плитку.

— Я думаю, что смысл жизни заключен именно в этом, — сказал Шумер. — В желании, возможности, постоянном движении к тому, чтобы помогать тем, кто в этом нуждается. Я думаю, только так мы можем воплотить то, что в нас заложено. Только так, если угодно, мы можем прийти к Богу.

— Вас били?

Шумер улыбнулся.

— Много раз.

— Вот вам и ответ. Люди не хотят к Богу. Люди хотят здесь и сейчас. Потому что они живут здесь и сейчас. Вы понимаете?

Вероника Михайловна снова закурила. В ее взгляде, брошенном на Шумера, проявилась снисходительная жалость. Как к убогому. Она отвернулась к окну.

— Я вас понимаю, — сказал Шумер. — Вы же хотели мое мнение? Мое мнение, что здесь и сейчас люди придумывают себе сами.

Вероника Михайловна выдохнула дым в стекло и повернула голову.

— Вы в какой реальности живете, Сергей?

— В этой.

— Разве вы не видите, что добро не ценится?

— Вижу. Но это не повод его не делать.

Женщина вздохнула.

— Тяжело с вами. Мир так устроен, что делая людям добро, ты непременно остаешься ни с чем. Это реальность.

— То есть, это мир такой? — еще раз улыбнулся Шумер.

— Да.

— И вы знаете, как его изменить?

— Я много думала об этом. Удел одинокого человека — много думать обо всем. В том числе и о том, что бы я изменила, если бы обладала божественной силой.

— Я тоже думал, — сказал Шумер.

Вероника Михайловна покашляла в кулак и примостила сигарету на край блюдца на подоконнике.

— Вот видите. Чаю будете?

— Если можно.

— Что ж я, картошкой вас накормила, а чаю не дам? — Вероника Михайловна поднялась, сняла с полки кружку. — Вам сколько сахара?

— Одну ложку, — сказал Шумер.

Плеснула вода.

— Вы экономны, — сказала Вероника Михайловна. — Но если это забота обо мне, то не надо, я положу, сколько скажете.

— Одну.

— Хорошо.

Вероника Михайловна взяла пустую Шумерову тарелку, вместо нее поставила кружку с хвостиком чайного пакетика. Развернулась, занялась посудой. Стук-постук.

— Знаете, — сказал Шумер, прикасаясь к кружке ладонью, — я могу вам оппонировать.

— В смысле?

— В смысле, вы рассказываете, как изменили бы мир, а я говорю вам, почему это невозможно. Или — что получится в результате.

— Интересно.

Вероника Михайловна вернулась на свое место с чайной чашкой, наполненной едва наполовину, глотнула чаю, задумчиво щелкнула по клавише печатной машинки, вызвав шевеление окружающих бумаг.

На заправленном в каретку листе отпечаталась буква «н».

— А вы, значит, оппонировать собираетесь со стороны Бога?

— Нет, его планов я не знаю, — сказал Шумер. — Постараюсь руководствоваться логикой и психологией. Только давайте сразу оговоримся: счастье для всех, мгновенное и вечное, в ваши возможности не входит.

Вероника Михайловна хрипло рассмеялась.

— Выбили козырь! — она потянулась за сигаретой, прогоревшей уже где-то на две трети. — Еще какие-то ограничения?

Шумер пожал плечами.

— В сущности, нет.

— Чудеса и божественная сила входят в опции?

— Входят.

— Угу.

Вероника Михайловна задумалась, поднеся сигарету к губам. Шумер ждал.

— Итак… Я совершенно точно знаю, что зла на Земле быть не должно. Просто не должно быть.

— И как вы собираетесь это сделать?

Вероника Михайловна затянулась.

— Ну, у меня же есть божественная сила.

— Нет-нет, — тряхнул головой Шумер, — с этим я не спорю. Как вы намереваетесь прекратить творящееся в мире зло? Надеюсь, вы согласитесь, что для этого нужно будет произвести некую сепарацию, отделить людей добрых, деятельных, от людей, соответственно, злых и алчных. И куда вы денете последних?

Глядя на хозяйку, он отпил чаю.

— Я вижу вашу ловушку, — сказала Вероника Михайловна, царапнув ногтем стол, — вижу, не беспокойтесь. Сегрегация никогда не заканчивалась ничем хорошим. Я и не предлагаю отделять одних от других, чем, кстати, Бог как бы и занимался, изобретя рай с Эдемскими кущами для праведников и ад для грешников.