Андрей Кокоулин - Возвращение в Пустов

С ними Сережа Шумеров решил поработать позже.

Поэтому, сойдя на перрон, он ограничился лишь цветами — выхватил из воздуха букет тюльпанов, вручил пожилой проводнице.

— Это вам.

— Ой, это как?

Проводница недоверчиво приняла букет.

— Фокус, — улыбнулся он.

— Пахнут, — сказала проводница.

— Разумеется, пахнут, — подтвердил пассажир, — искусственными не балуемся.

— Спасибо.

Сережа Шумеров кивнул. Ему жутко хотелось сделать еще что-нибудь, но он сдержал себя и зашагал к вокзалу, подставив лицо теплому весеннему солнцу. Все только начинается, думал он, и был, в сущности, прав.

Оркестр отгремел.

Начальство, окруженное свитой, сонное, кислое, с лысиной, которую поспешили прикрыть шляпой, выставив вперед живот, слушало приветственную речь.

— Мы рады… мы находимся… от вашего участия…

До Сережи Шумерова доносились только отдельные слова.

Он с улыбкой, с затаенным превосходством думал: нет, не того встречают. Знали бы, ах, знали бы! Ведь через считанные недели, дни даже, все в их жизни переменится. Сами жизни переменятся! Появится смысл, пропадут тревоги и беспокойства, откроется совершенно другой мир, гармоничный, светлый и добрый.

— Документики.

Невысокий милиционер возник перед пассажиром.

— Весна, — сказал Сережа Шумеров, широко улыбнувшись. — Вы чувствуете?

Милиционер нахмурился. В его неглубоко посаженных глазах проскользнула тень замешательства. Сумасшедший? Ему — про документы, а он — про весну.

— На паспорт ваш можно взглянуть? — повторил милиционер и, стараясь придать веса своим словам, приложил пальцы к фуражке.

Пассажир втянул воздух через нос.

— Весна, — уверенно произнес он, хотя у дверей вокзала пахло лишь из рядом стоящей урны. — Время обновления.

— Документы.

— А давайте отойдем в сторонку, — сказал Сережа Шумеров.

На лице милиционера расцвело удивление, но он поддался то ли постреливающим в глазах пассажира искоркам, то ли мягкому, доброжелательному тону голоса.

— Хорошо, конечно…

Они зашли в здание вокзала, встали под неработающим информационным табло. Через десять минут негромкого разговора милиционер поверил в Сережу Шумерова и его миссию и взялся сопровождать к гостинице.

— У вас деньги есть? — спросил милиционер, перебегая впереди новоявленного мессии через скромную привокзальную площадь.

— Нет, — улыбнулся Сережа Шумеров.

Деньги были ему противны, с деньгами у него не складывалось. Возможно, и он был деньгам противен.

— Я заплачу.

Милиционер назвался Андреем Павловичем. Он был достаточно плотного телосложения, коротконог, и даже недолгий бег дался ему нелегко. Он раскраснелся и шумно задышал.

— Не надо, — улыбнулся Сережа Шумеров, — я с ними поговорю.

— Как же! — Андрей Павлович вытер лоб под фуражкой. — Там такие фурии сидят, им что вы, что господь бог.

Так все и было.

Потом Сережа Шумеров поселился в скромной гостинице за квартал от вокзала, Андрей Павлович вызвался его охранять. Рация во внутреннем кармане его кителя все время хрипела разными голосами, нервно приказывала доложить, отозваться, сообщить свое местоположение, так что через полчаса он от нее избавился, выбросил в мусорный контейнер.

Кончено!

Сережа уговорил женщину на регистрации выделить своему последователю стул. В комнату Андрей Павлович заходить отказался наотрез. Лицо его при этом сделалось твердым, замкнутым, словно ему предложили нечто противоестественное.

Там же, в гостинице, в облике саратовского командировочного Чапика Евгения Алексеевича Шумеров нашел своего второго апостола. Евгений Алексеевич был снабженцем, человеком простым, пробивным, от земли, от сельскохозяйственной базы, и к возвышенным материям не приспособленным.

В коридоре гостиницы Сережа Шумеров, улыбнувшись, посмотрел ему прямо в сердце.

Усомнись кто, что это возможно, Евгений Алексеевич объяснил бы доступным матерным языком. Возможно!

Неправильно я жил! — понял он про себя.

Для чего? Для субботних попоек? Врешь! Для досужих сплетен, для мелкого воровства? Тоже врешь! Не может человек для этого жить. Но ведь живет же, просыпается с больной головой, ползает себе меж таких же людей, а в груди растет сосущая тоска, от которой хоть в петлю лезь, да не по пьянке, а в совершенно трезвом состоянии.

Вот и подвел черту под прошлой жизнью Евгений Алексеевич, даже телеграммы отбил — в семью и на работу.

«Я жил не так тчк».

К директору концертного зала они явились уже вчетвером. По пути Сереже Шумерову попалась еще женщина, торгующая в ларьке на углу улицы продукцией местного молокозавода. Полная, некрасивая брюнетка сорока девяти лет, потерявшая всякий смысл жизни.

Сережа подарил ей этот смысл.

Покупая на деньги Андрея Павловича ряженку, он подержал ее за руку, и этого оказалось достаточно. Ларек сложил раздвижные полки и опустил ставень, а женщина, назвавшаяся Ириной, не сняв белого халата, пристроилась в спину Евгения Алексеевича. Лицо ее посуровело, губы поджались, в глазах появилась холодная решимость убежденного человека.

Директор концертного зала был несколько ошарашен делегацией.

Желающих арендовать зал было немного, в будние дни сцена и вовсе простаивала, артисты в Пустов наезжали неохотно, а местные коллективы как-то все больше гастролировали по областным клубам да поселковым домам культуры. Не любили расставаться с деньгами, ироды. Считали, что запросы распорядителя концертной площадки слишком далеки от человеческих возможностей. А муниципальных мероприятий было всего одно-два в месяц.

Тут же…

— Мы берем зал в аренду на две недели, — от дверей начал Евгений Алексеевич, а Ирина встала так, чтобы директор не смог никуда сбежать.

Ну, разве что в окно.

— Вы должны дать нам зал! — стукнул ладонью по крепкой полированной столешнице Андрей Павлович, все еще пребывающий в милицейской форме.

— Кому? — воскликнул директор. — Вы кто такие?

Ему было за пятьдесят, он был мужчина с брюшком, невысокий, с крючковатым носом и сонными глазами. Где-то в сорок он начал лысеть, и теперь остатки волос импозантной порослью окаймляли его лоб и макушку, как трава окаймляет озеро.

Звали директора Михаилом Львовичем, и опыт за плечами у него был существенный: два развода, филармония, городской комитет по культуре, год во главе молодежного театра «Пигмалион», год в передвижном цирке (это был сущий цирк!) и полгода в комиссии по охране памятников.

Делегация сразу вызвала у него нехорошее предчувствие. В его голове завихрились мысли о прохиндеях и шарлатанах, знакомство с которыми — не дай бог! — заведет в не столь отдаленные места, но тут милиционер и второй мужчина расступились в стороны и взгляду директора явился улыбающийся Сережа Шумеров.