Андрей Кокоулин - Секретарь

Фух, первый рабочий день!

Он вытер подошвы о резиновый коврик, сменивший тряпочный половичок. Обживается иностранец. В животе нервно зашевелилась какая-то колкая гадина. Костяшки пальцев выбили по дереву затухающую дробь. Услышат? Или сно…

Дверь распахнулась, не дав Лёшке додумать.

Но открыл её не Мёленбек. Несколько мгновений они смотрели друг на друга — Лёшка и смутно знакомый мужчина в широких серых штанах и пропущенной через ремень куртке без рукавов, надетой прямо на голое тело.

Пронзительные серые глаза, костистый нос, ниточка зажившего шрама.

— Проходи, — сказал мужчина так, словно они недавно виделись.

— Я новый секретарь, — сказал, вдруг оробев, Лёшка.

— Я вижу.

— Мне господин Мёленбек…

— Я знаю.

— Обувь…

— В обуви.

Обои в коридоре были ободраны окончательно. Стояли бидоны с краской. Короткий участок стены был уже покрашен в густой желтый цвет.

Лёшка снял куртку.

— Солье! — крикнул мужчина, направляясь в глубь дома. — Здесь твой парень пришёл!

По бедру его постукивал короткий кинжал в ножнах.

Реконструкторы они что ли? — подумал Лёшка. Там трость, здесь кинжал. Любители средневековья? Он двинулся вслед за мужчиной, поневоле копируя его легкий пружинистый шаг.

— Солье!

— Иду.

Господин Мёленбек появился из раздвижных дверей комнаты прямо напротив прихожей. Коричневый камзол он сменил на светлую куртку с прорезанными рукавами, но золотое шитьё присутствовало и здесь, на плечах и на манжетах. Под курткой белела сорочка. Грудь украшала цепь. Узкие панталоны одуванчикового цвета опускались до щиколоток. Обувь Лёшка не рассмотрел. Может, и босиком был господин Мёленбек, с него станется.

— Сюда, Алексей.

За раздвижными дверями прятался длинный обеденный стол, покрытый белой скатертью. Вокруг стола тянули овальные спинки стулья. По бокам, слева и справа, стояли громоздкие буфеты темного дерева, за дверцами выпуклого стекла полыхал гранями хрусталь и синели тарелки. Комната оказалась сквозной — ещё две раздвижные двери Лёшка обнаружил напротив. В узком простенке поблескивали стрелками массивные напольные часы, беззвучно качался маятник. Ближе к комодам четыре тонкие колонны — по две с каждой стороны — поддерживали потолок, с которого низко к столу свешивалась люстра в четыре лампочки.

Стол был сервирован на трёх человек. Три тарелки, три вилки. Стоял графин с чем-то красным. В глубокой чаше с рисунком прятались картофелины. Горкой лежал хлеб, порезанный крупными кусками. В целофановом пакете зеленели огурцы.

— Садитесь, Алексей.

Господин Мёленбек, посвежевший со вчера, отодвинул стул с краю, сам сел во главе, а мужчина, встретивший Лёшку, занял место от Мёленбека слева. Несмотря на размеры стола, они расположились достаточно тесно, почти локоть в локоть.

Рот у Лёшки наполнился слюной.

— Можно? — спросил он.

— Пожалуйста, — Мёленбек широким жестом обозначил, что всё, что на столе, можно есть.

Лёшку не надо было долго упрашивать. Привстав, он наколол себе варёную картошину, затем ещё одну, затем разжился огурцом и цапнул горбушку.

— А соль есть?

— Есть, — кивнул Мёленбек и, повернувшись, достал солонку с буфета.

Лёшка посолил.

Не бог весть какой, конечно, завтрак, сплошная сухомятка. Маслицем бы смазать или сметаной. Но, впрочем, и так ничего. Хотя иностранцы о своём персонале могли б и получше заботиться. Скопытится так персонал.

Лёшка откусил картофелину.

Мёленбек посмотрел на него со странной улыбкой и хмыкнул в бороду.

— Что ж, — потерев ладони, сказал он мужчине, — давай, Штессан, и мы.

— Ште…

Лёшка замер. Картофелина встала в горле.

О только сейчас вспомнил, где видел это худое лицо, этот шрам. А вон и бледная татуировка на плече — птица-змея на трёх лапах.

Получается, когда держал хельманне, он что, угадал по-настоящему?

— Прошу прощения, — привстав, приложил руку к груди Мёленбек, — я не представил тебе, Алексей, своего напарника. Это Иахим Штессан, третий… э-э, нет, это не важно. Важно, что он теперь с нами.

Лёшка с трудом проглотил картофелину.

— А я… я его… — показал он пальцем.

— У вас есть способности, молодой человек, — сказал Мёленбек. — Поэтому я вас и взял. Хотя вы э-э… ещё достаточно молоды.

— Я его видел, — наконец выговорил Лёшка.

— Бывает, — легкомысленно заметил Мёленбек, усаживаясь обратно. — Мало ли что случается в мире? Хотя, соглашусь, не всё является таким, каким кажется. Даже простенькая костяная фигурка может быть совсем не простой.

Лёшка мотнул головой.

— Так я что, ясновидящий?

— Алексей, давай поедим, — сморщившись, попросил Мёленбек. — В своё время ты всё поймёшь. Есть процессы, которые, как ты их не торопи, совершаются медленно и не могут ускориться по одному твоему желанию. Так и с осознанием чего-то не совсем обычного…

Он вздохнул и вгрызся в картофелину.

Лёшка поискал глазами помощи у Штессана.

— Это Солье, — пожал плечами тот и тоже предпочёл заняться завтраком.

Что ж, Лёшка вооружился огурцом. Странно день начинается.

Ели в молчании. Мёленбек дотянулся до графина и разлил красное по демократическим картонным стаканчикам. Пояснил коротко:

— Сок.

Лёшка выпил.

Сок оказался вишнёво-яблочным, тёплым, и с огурцом как-то совсем не пошёл.

— Извини, что без разносолов, — сказал, дожевав картофелину, Мёленбек. — Но пока так.

Штессан разломал хлеб.

— Это ничего, — хмыкнул он, отщипывая крохотные кусочки мякиша. — Это ещё не Форвахт. И далеко не Гизенхут. В Гизенхуте даже подстреленная ворона была за лакомство.

— Это где? — спросил Лёшка.

Штессан с Мёленбеком переглянулись.

— Там, — сказал, помрачнев, Штессан.

По тону его Лёшка понял, что дальше лучше не выяснять. Наверное, «там» — это в Германии, решил он. Названия звучные. Рублено-немецкие. Хальт! Форвахт! Правда, про голод в Германии он что-то не слышал. Может, во время наводнения? Или схода лавины? А их долго не откапывали…

— Алексей, — придвинулся Мёленбек, — я бы хотел, чтобы ты запомнил одно условие работы моим секретарём. Ты знаешь его?

— Не задавать лишних вопросов?

— Нет. Об этом мы с тобой говорили вчера.

— Хранить секреты?

— Именно. Всё, что происходит здесь, ни с кем вне этого дома не обсуждается. Кто бы что у тебя не спрашивал. Даже если…

Мёленбек замолчал, и Лёшка по тяжелому взгляду черных глаз понял окончание фразы. «Даже если будут пытать», — хотел сказать Мёленбек. «Или убивать».

Лёшка сглотнул.

— А если я не выдержу?

— Возможно, ничего и не случится, — откинулся на спинку стула Мёленбек. — Здесь тихо. Но ты помни.

Перстень на вытянутом пальце предостерегающе блеснул.