Андрей Кокоулин - Секретарь

Лёшка кивнул, судорожно цапнул стаканчик с остатками сока.

— А зарплата? — спросил он.

— Пятьсот рублей. В день. Это не много, — сказал Мёленбек. — Но жильё и питание бесплатно. Кроме того, Штессан и я берёмся тебя кое-чему обучить. Поверь, этот опыт стоит гораздо больших денег. Воскресенье — выходной.

Пятнадцать тысяч, подумал Лёшка.

В месяц. И за них могут убить. Подступят как-нибудь в темноте: знаешь такого-то? И никто не спасёт.

Он куснул губу.

— Я, наверное… я просто не уверен…

— Хочешь отказаться? — прищурился Мёленбек.

Штессан поднялся, обошёл стол за спиной своего компаньона.

— Я бы не отказывался, парень, — сказал он. — Таких шансов, знаешь, ещё поискать…

И принялся проверять ладонью гладкость дверных накладок. Будто не при чём.

— Вы мне хотели объяснить… — сказал Лёшка.

— Согласишься — объясню, — улыбнулся Мёленбек. — Не согласишься — мучайся потом всю жизнь, гадая, что да почему упустил. По-моему, это честно.

Лёшка покатал огрызок огурца.

— У вас какая-то странная контора.

— Возможно. Ладно, — Мёленбек хлопнул ладонью по столу. — Иахим, покажи Алексею его комнату. Правую, угловую.

— Но я ещё… — вскинулся Лёшка.

— А я знаю, — нахмурившись, перебил его Мёленбек. — Только мне нужна определённость. Посидишь один, взвесишь варианты. — Он бросил взгляд на часы. — Полчаса тебе хватит?

Лёшка кивнул.

— Сюда, — сказал Штессан, незаметно оказавшись у противоположных створок.

Оставив Мёленбека доедать картофель в одиночестве, они вышли в широкий серый коридор за обеденным залом. Створки щелкнули. Штессан почесал висок.

— Я бы не размышлял, — негромко сказал он.

— Что, сразу отказались бы?

Штессан скривился.

Оба коридорных конца оканчивались ступеньками, ведущими на второй этаж здания. Только один конец был глухой, а другой имел узкое окошко, глядящее через забор на поле с убогой сарайкой. По темно-синей дорожке Штессан повел Лёшку в глухой конец.

Всего комнат было четыре: две крайних, две центральных. Центральные казались побольше.

Лёшкино место жительства представляло из себя вытянутый прямоугольник с окном напротив двери. У одной стены — шкаф, у другой — койка. У окна — зажившийся на этом свете стол. Крашенные как в захудалой гостинице стены. Линолеум на полу. Ах, да, ещё пятачок розетки. Ни телевизора, ни компа.

Блин, уныло подумал Лёшка.

— Располагайся, — сказал Штессан.

— Угу.

Лёшка сел на койку, застеленную болотного цвета покрывалом. Взвизгнули пружины панцирной сетки.

— Что, — спросил Штессан, — не нравится?

— Так а чё? Будто ничего лучше нет, — Лёшка ударил кулаком ни в чём не повинную подушку. — Казарма какая-то.

В серых глазах Штессана зажглись странные огоньки.

— А тебе бы перину и наложницу?

— Я просто думал…

— Дури в тебе много, парень, — сказал напарник Мёленбека. — Это сразу видно. Изнеженный.

Лёшка вспыхнул.

— Ага! Сами вы…

— Что — я?

Штессан подступил и оказался рядом. Его лоб сверху боднул Лёшкин, крепкие пальцы сжались, собирая в комок куртку на груди. Лёшка почувствовал, что едва может дышать.

— Вы…

Голос предательски истончился.

— Я стоял у Гиммельлина, когда мне было двенадцать, — заговорил-зашипел Шпессан, и холодные глаза его были полны ярости. — Меч был тяжел для меня, и мне дали кинжал. Там я убил своего первого врага.

Сумасшедший! — мелькнуло в голове у Лёшки. Они все здесь…

— Слушай! — Штессан встряхнул его, и мысль пропала, словно перебитая щёлкнувшими зубами. — В четырнадцать вместе с Седьмым кнафуром я попал в засаду у Тишайших топей. Знаешь, сколько вышло оттуда из трехсот человек? Семеро! И Грохот потом истёк кровью. А мой счёт пополнился девятнадцатью мертвецами. А ты? Впрочем…

Он вдруг сник, кулак его разжался. Взгляд сделался беспомощным, даже виноватым.

— Впрочем, забудь, — глухо сказал Штессан, отступая к двери. — Со мной бывает. Просто молчи, если не знаешь…

Стукнули о косяк ножны.

Какое-то время Лёшка сидел неподвижно. Даже когда звонко клацнула «собачка» замка, обозначая, что Мёленбеков приятель покинул «казарменную» комнату. Пальцы дрожали, и внутри всё дрожало.

У какого Гиммельлина? Кто он такой? — прыгали мысли. Я им что… меня что ли можно… будто щенка. Девятнадцать трупов…

Он обмер. А если меня заперли?

От страха скрутило внутренности. Почему-то казалось, что Штессан всё ещё стоит за дверью и прислушивается. Что, мол, будет делать малолетний идиот.

Как назло от какого-то микроскопического движения-шевеления протяжно проскулила пружина. Ещё, зараза, чуть подружек в хор не втянула.

Блин, какого хрена он попёрся по объявлению?

Это маманя всё. Это её «когда устроишься?» его допекло. Вот, устроился. А тут какие-то убийцы вообще… Интересные у них, наверное, дела, филиал «заказушной» конторы открывают. Мы работаем по всей России!

И куда ему? В полицию бежать?

Во рту скопилась слюна, противная, тягучая, с оттенком вкуса вчерашнего торта. Лёшка сглотнул. Фу, блин! Нет-нет, закопошились мысли, дали же ему полчаса на «подумать». Значит, есть вариант… Он зашарил глазами по комнатке. Шкаф! Спрятаться, прикинуться ветошью… Но для этого надо встать. А они по пружинам сразу услышат, что он встал. Но ведь можно, типа, ещё и лечь, звук-то тот же! Или попротяжней.

Лёшка зевнул для прячущейся за дверью публики.

— Э-э-а-а!

Теперь скрипим!

Он качнулся раз, другой и сполз с кровати, но секунды две-три ещё тряс сетку ладонями. Пружины с готовностью отзывались — виу-виу. На всякий случай — контрольный: виу. Всё, теперь считаем, что потенциальный секретарь как бы в глубоких раздумьях. Или вообще спит.

Лёшка осторожно поднялся с пола. Прислушался.

За дверью Штессан или нет? Дыши — не дыши, фиг поймёшь. Так, пожалуй, и шагнуть будет страшно, если представлять, что сейчас как выпрыгнет, как выскочит… С ножом, блин. Мне что-то там в двенадцать!.. Гиммель-что-то-там и топи! Нормальные люди, впрочем, видеокамеры ставят, а не стоят под дверью. Надёжней, знаете ли. Может так и есть?

Лёшка повертел головой, осматривая углы крашеного потолка. Вроде никаких камер. Камзолы и шпаги, впрочем, с камерами диссонируют. Тут годятся разве что тайные зеркала и воздуховоды. Но это же в уважающих себя замках, а у нас купеческий особняк. Только, блин, и в этом случае хорошо бы не стоять, как вкопанному.

Затаив дыхание, Лёшка шагнул к шкафу.

Стук сердца напрочь перекрыл все остальные звуки. Ух, разбежалось-заколотилось! Адреналин! Спокойствие, только спокойствие.

Лёшка подцепил ногтями дверцу шкафа и неожиданно подумал: а на хрена? Во всех фильмах первым делом в шкаф и под кровать заглядывают. Вот сюрприз будет, когда они заглянут, а он им через губу: прикройте, я ещё ничего не решил.