Андрей Кокоулин - Секретарь

Дурдом.

Лёшка повернулся.

Вот оно, решение. Окно. Отставить стол, распахнуть створку, предварительно отщелкнув шпингалеты. Кувырок. Перекат. Забор. Свобода. Глядишь, минут через двадцать только и хватятся. А там его уже ищи-свищи. Адрес он не давал. Фамилию… Фамилию говорил. Но даже в их трёхсоттысячном городке этих Сазоновых…

Стул удалось переместить бесшумно. Ножки чуть стукнули, но вряд ли за дверью было слышно. Со столом Лёшка провозился дольше — закусив губу и обливаясь потом, осторожно сдвинул-таки грозящее развалиться чудовище к шкафу. Хорошо, по линолеуму, а не по паркету. Окно же, похоже, не раскрывали со времен его покраски. Между стеклами лежали мумифицированные мушиные трупики. Створки держали мёртво даже после того, как шпингалеты с трудом (а один со скрежетом) вышли из пазов.

Лёшка подёргал ручку. Гадство. Нет, есть, конечно, люфт, но, блин, треска будет!

Покопавшись в кармане, он выудил ключ от квартиры и его «бородкой» принялся счищать наплывы краски между створками и рамой.

Время бежало, подмышки намокли, частицы сколотой краски похрустывали под локтем. Налегая на ключ, Лёшка упёрся в подоконник коленом. Не сломать бы! В смысле, ключ. Он прошёлся им снизу и сверху. И ещё со стороны петель.

В сущности, подумалось, пусть трещит. Главное, чтоб раскрылось. Будут они за ним по городу гнаться, ага.

Лёшка вытер лоб. Передохнув, он снова взялся за ручку. Солнечный свет, падающий под углом, рождал на стекле радужные разводы. Ну же! Створка со слабым скрипом отошла на пол-сантиметра. В образовавшуюся щель затекли запахи травы и пыльной улицы. Есть! Лёшка обрадованно надавил. Ещё чуть-чуть! Давай, давай, родненькая.

Он едва не вывалился наружу, когда створка распахнулась, немилосердно дребезжа стеклом. Так можно было и шею свернуть. Перехватившись, Лёшка вернул тело обратно и выбрался уже нормально, боком, предварительно спустив одну ногу и нащупав выступающий цоколь. Несколько секунд затем он сидел, прислонившись к стене под окном, и глядел на забор. Забор казался высоковатым, просто так не перелезешь. Ни ящика, ни лесенки какой-никакой.

Не, он не Бубка.

Поднявшись, Лёшка свернул за угол здания, но, вовремя сообразив, что его будет как на ладони видно из других окон, опустился на корточки. Диверсант, блин.

Он медленно двинулся вдоль стены, примерно представляя, что оставленные позади метра четыре — это его комната, как раз у полукружья фальшивой колонны начался коридор, это ещё метр-полтора, а дальше, по сути, тянется кабинет Мёленбека. В нём он был вчера, и это метров шесть, кажется. А там уже прямая до ворот.

Ещё бы не свербело в животе. Страшно всё-таки.

Опа! Окно кабинета было распахнуто, и оттуда вполне явственно слышались голоса Штессана и Мёленбека.

Лёшка замер под выступающей челюстью подоконника.

— Солье, — говорил Штессан, — я могу и один.

— Что ты можешь один? — волновался Мёленбек. — Докуда ты дойдешь? До Хависана или до Мериголда? Нужен отряд, пойми ты, отряд!

— А они в это время…

Штессан втянул воздух сквозь зубы и умолк.

— Не гляди на меня, — сказал Мёленбек. — Я знаю, я всё знаю, Иахим.

— Я видел, как Гейне… до того, как меня… Солье, я всё видел!

Лёшка вдруг расслышал странный звук. Будто что-то клацнуло. И ещё раз, и ещё. Штессан плачет! — вдруг понял он.

— Иахим!

Звон пощечины заставил Лёшку втянуть голову в плечи. Ни фига себе у них разборки! Какого-то Гейне потеряли.

— Ну же, Иахим!

— Я не могу здесь. Не могу, Солье.

— Терпи.

Лёшка подумал, что они, наверное, какой-нибудь орден. Типа тамплиеров. Или ещё какого. Их вроде много было, полу-рыцарских, полу-монашеских орденов. Вообще орденов было до хрена. Иезуиты, бенедиктинцы. Госпитальеры. Иерусалим, крестовые походы, Святой Грааль. Тайные знания. Индиана Джонс-третий. Нам-то не видно, а у них, возможно, до сих пор между собой скрытные войны идут. Отсюда и оружие холодное. Как традиция. И прячутся они, видимо, от такого же ордена, только более жестокого и многочисленного.

В подтверждение Лёшкиных мыслей почти над самой его головой раздался голос Мёленбека:

— Это временное убежище, Иахим.

Ну вот, убежище. Точно беглецы.

Плеснула, надуваясь воздухом, штора.

— Нам ещё повезло, — сказал Мёленбек, кажется, постукивая по подоконнику тростью. — Всё могло быть гораздо хуже. А тут сразу мальчишка попался не без способностей. Может быть, настоящий секретарь.

— Не нравится он мне, — сказал Штессан.

— А мы ему? Да нет, нормальный мальчишка, глупый только.

— И ты ему расскажешь…

— Со временем.

— Нет в нём духа. Силы нет. Знаешь, как мы называли таких? Вянгэ, гнилое мясо.

— А ты на что, Иахим?

Штессан ответил смешком.

— А согласится?

— Не знаю, — сказал Мёленбек. — Давай спросим.

И прежде, чем Лёшка успел что-либо понять, жилистая рука безошибочно ухватила его за шиворот и, больно приложив об угол, закинула на подоконник. Затащить Лёшку в кабинет целиком у Мёленбека не получилось — помешали согнутые ноги. Но и так Лёшкино положение выглядело совсем не завидным — он качался на животе, едва доставая ковра на полу кончиками пальцев.

— Бежать решил?

Лёшка поднял голову и встретился с черными глазами хозяина особняка.

— А чё вы!..

— Я? — удивился Мёленбек. — По-моему, это ты, Алексей, пытаешься что-то изобразить. Не пойму только, то ли бегство, то ли любопытство.

— Ага, вы же сами тут скрываетесь!

— Это совсем другое дело.

— Все знают, что я здесь. Так что если вы меня убьёте…

— Дурак.

Трость легко шлёпнула Лёшку по затылку.

— Уроды! — чуть не заревел Лёшка, скребя по стене ногами.

Качаться на подоконнике, не имея возможности сползти, было обидно до чёртиков. Нашли себе развлечение, поймали и лупят! Ничего, он их всех… В клочки! Чтобы помнили! Гады! Сволочи! Фашисты!

— Действительно, дурак, — присел рядом Штессан. — Чего повис-то? Руки — на подоконник, приподнимаешься, просовываешь колено…

Он чуть ли не всё сделал за Лёшку — и пальцы Лёшкины зацепил, и выпер его вверх, и даже за коленом потянулся, но тут уже Лёшка сообразил сам и хоть и ушибся, а забалансировал на одной ноге. Цапля цаплей, но стоячая!

— Так лучше, — оценил Штессан.

— Заползай, — сказал Мёленбек.

Как вчера, он сел за стол и принялся переставлять предметы. Предметов явно прибавилось, кажется, количество их приближалось к десятку.

— Давай, — подал руку Штессан.

— Я сам, — отпихнул его Лёшка.

И чуть не грохнулся вниз.

Штессан вовремя дёрнул его на себя, нога нашла опору, пальцы вцепились в короткий ворот безрукавки, вторая нога ребристой подошвой кроссовки протарахтела по углу подоконника. Тр-рынц!

— Простите, — Лёшка выпрямился. — Я это… не рассчитал.