Андрей Кокоулин - Секретарь

Дмитрий Дмитриевич поскоблил стекло ногтем, потом отступил на несколько шагов в глубь кабинета, сместил, чтобы не мешал, стол и чуть присел для разбега. Выдох! Кулаки сжались, каблуки туфель оттолкнулись от коврового покрытия, лицо, грудь, преодолевая сопротивление воздуха, толкаемые мышечной силой бедер, икр, голеностопа, устремились вперёд. Шаг, другой. В прозрачном прямоугольнике окна выросла отражением человеческая фигура, полысевшая, в брюках, в белой рубашке, вытаращившая глаза.

В последний момент Дмитрий Дмитриевич затормозил, стукнув в стену носком туфли.

— Но на миг поверил, — выдохнув, сказал он себе.

— Пошли.

Сергей Викторович, он же Серёжа, движением пальцев поднял Мурзу с кожаного дивана.

Через помещение, полное пустых и пыльных столов, занавешенное синими шторами, они вышли в украшенный эстампами коридор и по лестнице спустились на этаж ниже.

— Подожди здесь, — сказал Сергей Викторович.

Он открыл дверь с надписью «Охранное предприятие «Симеон» и просунул голову внутрь.

— Приветствую, Танечка, — сказал он женщине лет тридцати за дугообразным столом. — Терехин и Зубарев где? Внизу?

— Внизу, — кивнула женщина.

— Я их заберу с собой, — сказал Сергей Викторович. — По производственной необходимости.

— Надолго?

— Думаю, часа на два. Вряд ли больше.

— Смотрите!

Танечка шутливо погрозила пальцем. Сергей Викторович повинно склонил голову.

— Бывает, я ошибаюсь. Я помню. Нет мне прощения. Но тогда был последний раз. И, по-моему, я уже отдарился.

Женщина фыркнула и качнула головой.

— Транспорт вам нужен?

Сергей Викторович улыбнулся.

— Нет. Думаю, скатаемся на моем «паджеро». Мы недалеко.

— Сейчас я на смену им Калитвина вызову.

— Ага.

Сергей Викторович закрыл дверь и посмотрел на Мурзу, одетого в непременные спортивные штаны и кожаную куртку. Да уж, видок!

— Посидишь в машине, — сказал он.

— А мы куда? — спросил Мурза, следуя за боссом.

— В особняк на Шевцова, — сказал Сергей Викторович. — Будешь глаза и уши. Больше от тебя ничего не требуется.

— А если что?

— Звонишь мне.

Они спустились на подземный этаж, где у Лобарева была устроена стоянка служебных и личных автомобилей. В будочке на выезде, у шлагбаума и светлого зева наружу, им кивнул охранник.

— Садись на заднее.

Сергей Викторович нажал на брелок сигнализации и, когда «паджеро», припаркованный между колонной и белым «мерседесом» Дим Димыча, мигнул желтыми огнями, шагнул к неприметной двери в комнатку видеонаблюдения и контроля. Здесь сидели три охранника. Терехин и Зубарев смотрели футбол по одному из мониторов. Войчинский ел гамбургер.

Сергей Викторович скрипнул зубами — беспредел какой-то!

— Это что? Так, Макс, Саня, руки в ноги — и за мной!

Охранники вскочили, не забыв переключить канал с футбола на камеру слежения.

— Сбрую брать? — спросил Терехин, плотный молодой парень с темным бобриком волос, кивая на висящие на складных стульчиках бронежилеты.

— Нет, — сказал Сергей Викторович. — Живо! Живо!

— Уже.

Зубарев выбежал первым и получил ногой под зад.

— Ай!

Терехин извернулся телом, и ботинок Сергея Викторовича по скользящей задел бедро.

— Босс!

— В «паджеро»! — рыкнул на них Сергей Викторович.

Лёшка ещё раз наддал в дверь плечом.

— И что теперь? — спросил он, впустую дёргая ручку.

— Ничего, — сказала Гейне-Александра.

Это было очень легкомысленное «ничего». Словно неожиданное заточение нисколько Гейне-Александру не занимало. Возможно, она даже находила его забавным. Глупый сегре-тарьо попался! Впрочем, отражение, вытянутое из хельлёйде, ко всему могло относиться легкомысленно, на то оно и отражение. А Лёшке живо представилось, как через месяц, например, здесь найдут его высохший труп. Он будет лежать, вытянувшись, головой к исцарапанной двери, рядом с разломанной тумбочкой, а на плитке под рукой щепкой, железкой, осколком лампочки будет выскоблено трогательное прощальное письмо. Типа, простите… не поминайте лихом… ваш сын и брат.

Нет, постойте!

Лёшка выудил из кармана телефон. Ха! Смерть отменяется. Есть простое и элегантное решение кому-нибудь позвонить. Маме, конечно, звонить совсем не стоит, не хватало ей ещё Лёшкиных проблем, но, пожалуй, одному из телохранителей… В конце концов, Женька хотел приключений? Он их получит.

Лёшка набрал Журавского. Тот ответил не сразу, и рот у него, похоже, был набит едой.

— Да?

— Женька, привет, — сказал Лёшка, косясь на Гейне-Александру. — Ты уже дома?

— Угу, — сказал Журавский. — Поф… пофофди…

Несколько секунд телефон издавал звуки, мало сходные с внятной речью — Журавский торопливо глотал.

— Всё, готов, — сказал наконец он.

— Мне нужна твоя помощь, — произнёс Лёшка.

Женька помедлил.

— Ты серьёзно?

— Да. Меня тут немного заперли.

В динамике стукнуло — похоже, там, у себя, Журавский привстал со стула. Может быть, даже повалил его.

— В смысле?

— Долго рассказывать, — сказал Лёшка. — Тем более, я не знаю, достоверно ли я заперт. Может, через полчаса меня отопрут.

Гейне-Александра фыркнула из угла.

— Тебя наказали? — спросил Женька.

— Не совсем, тут какая-то своя игра. Я просто хотел, чтобы ты с Тёмычем где-нибудь через час выдвинулись меня спасать.

— А эти твои… ну… наставники?

— Их вроде как нет.

— Испарились?

— Ушли.

Журавский помолчал.

— Значит, нам нужен ломик, — сказал он.

— Ничего не надо. Меня, возможно, просто матами заложили. Вы только будьте у особняка через час. Тёмыч сможет?

— Не знаю. У него воскресенье — семейный день.

— Тогда приходи один.

— Я точно буду, — сказал Женька.

— Только не раньше! — крикнул Лёшка, но Журавский уже отключился.

— Друг? — спросила Гейне-Александра.

— Да.

Лёшка спрятал телефон. Прозрачная улыбка прорезала лицо девушки.

— А у меня не было друзей, — глухо сказала она. — Были только подчиненные. И няньки. Мой отец… он меня любил, конечно, но считал, что я с детства должна быть готова взять на себя правление Крисдольмом. Наверное, что-то предчувствовал. С тех пор, как мне исполнилось семь, он брал меня на каждое заседание Высокой комиссии и Совета кошалей. Моё мнение шло после мнения отца, а тремули и эскольды даже распространяли специальные детские гефанты. А друзей, подруг…

Гейне-Александра качнула головой.

— Зато люди были готовы умереть за тебя, — сказал Лёшка.

— Да, это так. И это было очень больно, потому что они умирали напрасно. А ты, Алексей, готов умереть?

Лёшка вздрогнул.

— Сейчас?

— Скоро.

— Это обязательно?

Гейне-Александра во тьме пожала плечами — прозрачные складки платья и ворот обозначились легким льдистым сиянием.