Андрей Кокоулин - Секретарь

Текст вдруг расплылся перед Лёшкой.

Вот как так? — подумал он, вытерев глаза ребром ладони. Почему, гадство? За что? Кисть сделалась влажной. Сука, до слёз довели. Лёшка всхлипнул, сомкнул зубы на большом пальце. Значит, всё было понарошку? Так, сказочку красивую рассказали, поизображали из себя благородных мечников, ты сквир, Алексей, ты почти панцир, Алексей…

Обида горечью проросла изнутри.

Ещё учить пытались! А он тоже, лошок, уши развесил. Придурок. Ах-ах, «якорь»! Ах-ах, болевая стяжка! Чудеса! Ещё чуть-чуть и я тоже… Сволочи.

Лёшка хотел было смять и выкинуть письмо, но заметил, что прочитал едва ли половину. И на втором листе ещё было. Хотя что там читать? Как Мёленбек распинается про своё умение и его доверчивость?

Губы задрожали, звук, который из них вырвался, походил, наверное, на какой-то животный смех. Или стон? Слёзы опять подступили к глазам.

— Ненавижу-у!

Нет, не стоит. Лёшка сжал зубы и заставил взгляд проясниться. Ничего. Посмотрим, что там дальше.

«…нием. Но всё же две вещи меня по-настоящему удивили. Из ойме, изображая рудокопа, ты вылез тогда сам. Это меня впечатлило, потому что я не планировал настолько глубокое погружение, близкое к боевому порогу цога. И хъёлингу, подкинутому в особняк Гимуром, ты размолотил пасть тоже сам. Как ты помнишь, я тогда специально остановил в дверях Штессана с Мальгрувом.

Но такое бывает. Секретари, переполненные чужим ца, порой умудряются что-то творить с не своим запасом по своему усмотрению. Так что это опять же не является чем-то в нашем случае исключительным.

А теперь серьёзно. Если я верно рассчитал, и ты, Алексей читаешь это письмо по времени где-то в двенадцать десять или двенадцать двадцать, то у тебя осталось всего лишь полчаса. Для чего? — спросишь ты. Я отвечу.

Правда в том, что я не знал, что брошь — это хельлёйде. Предполагал, но не знал наверняка. Надеюсь, ты не будешь утверждать, что сам её выбрал? Ты… я вытащил Гейне-Александру тогда, когда был готов к Замку-на-Краю. Дело в том, что любая манипуляция с ца живого человека оставляет чёткий след манипулятора, и с того момента, как изъял образ Гейне-Александры, я, в сущности, открыл Шикуаку дорогу в особняк.

Тебе, Алексей, надо ждать цогов и хъёлингов…»

Лёшка вздрогнул. Цоги и хъёлинги здесь?

Ему почудилось, что наверху, в зале, что-то стукнуло, и он с минуту, покрывшись мурашками, вслушивался, пытался уловить новые тревожные звуки.

Второй лист начинался с «Они придут».

«Они придут.

Они, конечно, придут за мной, но убьют всех, кого найдут в пределах огороженного двора. У тебя есть два выхода, Алексей. Это правда. Первый. Ты бежишь из особняка, бежишь подальше, домой и стараешься забыть всё, как страшный сон. У меня не будет к тебе претензий. Ты вправе ненавидеть меня, я действительно поступил с тобой не лучшим образом. В сущности, с моей стороны в твоём отношении был один обман. Наверное, и эти-то откровения только восстановят тебя против меня.

Но.

Есть второй вариант. В этом варианте ты остаёшься. И даёшь цогам и хъёлингам, что здесь появятся, настоящий бой. Мне это очень важно. Потому что чем дольше ты будешь сопротивляться, чем дольше ты будешь держать их здесь, тем ближе я подберусь к Замку-на-Краю, тем дольше проживут Мальгрув, Штессан и Аршахшар. Ради Ке-Омма. Или не ради него, ради своего мира.

Я обещаю тебе, что убью Шикуака. Скину в бездну, вобью в ледяную стену, которую сдерживают Скрепы, развею в снежную пыль. Я знаю, что могу. Только без твоего участия это может не получиться…»

Лёшка усмехнулся.

— Я же ничего не умею! — крикнул он строчкам. — Вы же всё делали за меня!

«Конечно, ты не справишься с ними сам, — шло в письме далее. — Но запасы ца, которые я в тебе оставил, на самом деле гигантские. Почувствуй их. Понимаешь, они думают, что я ни за что не откажусь от таких запасов. Что я буду сидеть на них, как Речные Короли на сокровищах Гар-Кавара. Поэтому, чтобы обман не вскрылся, ты должен стоять насмерть. Возможно, что ты умрёшь. Шансы большие…»

Лёшка фыркнул. Вянгэ против цога. Ведь сквиром его тоже понарошку назвали. Что он может? Ничего! Возможно, ты умрёшь… Может, честнее было бы написать: «Останешься в особняке, умрёшь на девяносто девять целых девяносто девять сотых процентов»? Он встряхнул бумажный листок.

«Но положение не безнадёжно, — запрыгали перед глазами буквы.

Когда я поместил тебя в кристалл, Алексей, у меня была возможность не только выцепить нарисованный тебе Шикуаком маршрут, но и вложить кое-что взамен. Так и планировалось. Это кое-что является частью Иахима, частью его умений. Я не могу сказать, что ты вдруг станешь легендарным мечником, но, надеюсь, что при опасности эти навыки на какое-то время станут для тебя хорошей защитой.

Ты, конечно, можешь сказать мне, что это снова обман, что не можешь на меня полагаться, что этого мало, а мы ничему тебя не научили. Это так. Ты можешь сказать мне, что не хочешь снова становиться куклой, которую дёргают за ниточки или вертят, надев на кисть руки. Тогда я скажу — драться тебе всё равно придётся самому, и только от твоей решимости, целеустремленности, уверенности будет зависеть твоя жизнь. Я даю тебе лишь оружие, меч острее, щит надёжней. И много ца.

Если ты, конечно, решишь остаться.

Вот и всё, что я должен был объяснить тебе, Алексей. Решай. У тебя где-то минут восемь-десять в запасе. Как последнюю, предлагаю задачку: где, по-твоему, первым делом объявятся цоги и хъёлинги? Прости за всё».

Цоги и хъёлинги.

Это было просто. Если через Гейне-Александру наведён канал в особняк, то твари посыплются из той самой раздевалки, и думать нечего. Загадка, тоже мне. Лёшка поднялся. Но он, пожалуй, всё же выберет первый вариант. Раз он был только хранилищем, глупо требовать от него чего-то другого.

А вообще — горько. Будто предали. Ну и ладно. У всех свои заботы. У кого-то — Ке-Омм, а у кого-то — обычная жизнь.

Сложив письмо, Лёшка порвал его на мелкие клочки и высыпал их на столешницу. Потом аккуратно прикрыл створки и двинулся в прихожую. Отвернулся от желтой стены, хотел было красивым жестом выстроить все подаренные хельманне на пороге, но передумал. Для кого? Тем более, хоть что-то останется память. Почти приключение.

Входная дверь была не заперта.

Лёшка вышел на крыльцо, постоял под фронтоном, дотронулся до одной из колонн, словно прощаясь. Нет, а смысл оставаться? Он шагнул на бетонную дорожку, в солнечный свет и царство пуха, словно в другой слой ойме.

— Я не обязан! — громко сказал Лёшка, развернувшись. — Я что, клоун для вас? Смертник?

Обида скрутилась в животе.

— Так я вам всем и поверил! — Он с вызовом посмотрел на полукруг верхнего окна. Мышцы на лице застыли гримасой. — И я не хочу умирать!