Андрей Кокоулин - Секретарь

Фаерболл!

Ух! Беззвучно дрогнули стены. Подскочили маты. Накопленной энергии хватило, чтобы первая тварь развалилась пополам. Морда на длинной шее, присвистнув, уткнулась в пол. Задняя часть с парой лап и завитком хвоста, брызгая синей кровью и вращаясь, словно пропеллер, отлетела метра на три.

Второму хъёлингу тоже досталось прилично. Лёшкино ца выжгло глубокую дыру в его боку, но он успел удрать за слой, проскользнув когтями на кляксе грязной слизи. И теперь уже Лёшка бросился за ним в погоню, понимая, что даже смертельно раненую тварь необходимо добить.

Догонять, впрочем, не пришлось.

Хъёлинг через мгновение проявился около раздевалок, надеясь, видимо, уползти обратно в Ке-Омм. Лёшка спикировал на него сверху, прямо в череп запуская огненную пулю ца. Бам! Лапы хъёлинга разъехались в стороны, и он шлёпнулся на брюхо. Из раны плеснуло. Единственный глаз на обожжённой морде, белея, уставился в потолок.

С минуту Лёшка гасил о мёртвую тварь один фаерболл за другим, выплёскивая напряжение, крича и хохоча, пока внутренний голос не прикрикнул на него: хватит! Хватит! Это ещё не всё. Хъёлинг слабо дымился.

Не всё.

Лёшка, устало ссутулившись, отступил. Теперь уж точно не вянгэ. Пара гадин на счету есть. Давайте следующих.

— Давайте следующих! — хрипло выдохнул он.

И тяжело опустился на пол. Оказалось, руки, рубашка-поло, штанины джинсов все в грязи, синей и красной крови, чужой и своей, в пухе. Лёшка кое-как оттёр пальцы, потрогал корку, запёкшуюся на месте вырванных волос. Ныли отвыкшие от нагрузок мышцы, в голове звенело, эхо болевых стяжек кусало то здесь, то там.

Зал был разгромлен, «груши» — сорваны с цепей, на колоннах узором присутствовали глубокие царапины, доски пола дыбились в четырёх местах. Всюду щетки, кровь, обрывки. Сдохнуть можно. И это ещё цветочки. Два хъёлинга…

Да хоть тридцать два. Лёшка посмотрел на посверкивающий проём. Давай, рожай. Люди ждут. Он сжал кулаки. В раздевалке что-то треснуло и с грохотом обвалилось. Вся пристройка из четырёх комнат закачалась и пошла трещинами.

Лёшка поднялся.

— Готов.

Женька попросил водителя остановить маршрутное такси у швейной фабрики.

На выходе бледный Тёмыч зацепился рукавом за какую-то железку и едва не порвал свой плащ. Секунд десять сражался.

Солнце светило будто в последний раз. Пух летел комьями. У фабричного забора всё заросло крапивой и лопухами, впереди зеленел сквер, улица изгибалась, и особняк прятался за деревьями, едва просвечивая крышей.

— Идём? — спросил Тёмыч.

— Идём, — сказал Женька.

Они зашагали по плохому тротуару.

— Я нож взял, — сказал Тёмыч.

— Зачем?

— Так.

Женька поддёрнул рюкзак.

— Вообще-то, это холодное оружие. Могут статью впаять.

— Он складной.

— А-а.

По дорожкам сквера за решётчатой оградой прогуливался старичок с собачкой. Старичок был в светлых брюках, в светлой рубашке и тёмной жилетке. Очумевший от свободы коккер тявкал, нарезал вокруг него круги, бегал от дерева к дереву и гонял пух. Хозяин следовал за ним, изредка укорачивая поводок, чтобы не забраться за домашним любимцем в совсем уж непролазные места. Тогда слышалось:

— Фу, Джерри, фу.

— Свидетель, — шепнул Тёмыч другу.

— Мы пока ничего не делаем.

Женька остановился на углу сквера.

— А если будем? — спросил Тёмыч.

— Всё равно — забор.

Они несколько минут изучали плотно пригнанные жестяные листы, огораживающие особняк.

— Жарко, — сказал Тёмыч, расстёгивая ворот плаща.

— Сядь в тенёк, — предложил Женька. — Или плащ сними. Нафиг ты в плаще попёрся?

— Тут скамейки нет.

— Сядь на корточки.

— Ты лучше Лёшке позвони.

— Я и сам хотел.

Морща лоб, Женька набрал номер на мобильнике и с минуту слушал гудки вызова.

— Не отвечает? — спросил Тёмыч.

— Нет.

Похоже, перегородок между раздевалками больше не существовало, потому что хъёлинги появились сразу из трёх дверей. Перед прыжком в ойме Лёшка успел послать ца в крайнюю тварь и, кажется, попал. Краем глаза ухватил вскинувшуюся безголовую шею, выплюнувшую к потолку синий сгусток крови.

Подравнялись.

Прыгать, плыть, уходить от атак стало проще. То ли Лёшка втянулся в процесс, то ли вложенные Мёленбеком частички ца незаметно взяли на себя руководство телом. Хъёлинги пытались загнать его в угол, но каждый раз в головокружительных кульбитах, в умопомрачительных каскадах нырков и пантомим ему удавалось выскользнуть из расставленной ловушки. Когти промахивались, иглы болевых стяжек пролетали мимо, и твари, разворачивая слепые морды, издавали разочарованный свист.

Зал постепенно разрушался всё больше. Хъёлинги не церемонились с обстановкой, превращая всё вокруг в труху и в щепки. Трещали перекладины «шведской» стенки, принимая на себя тяжесть нездешних тварей, переламывались лавки, выдранный поролон из матов ложился жёлтым, клочковатым, неровным ковром, гудели стены, полнился проломами пол, искристыми осколками осыпались зеркала.

Лёшка скакал.

Из слоя в слой. В золотистую зыбь. Из золотистой зыби. Сипел. Хрипел. Кричал от боли. Бил. Бил. Бил.

Повезло, что ца в его распоряжении было много. Всё-таки сегре-тарьо, хранилище. Лепи снежки, снаряды, бомбы, гранаты да запускай в цель. От усталости появлялась злость, из злости прорастали новые силы. И когда один из хъёлингов завалился набок, а другой после короткой стычки лишился пары лап, но обзавёлся дымящимися подпалинами и зачем-то захромал к окну, Лёшка поверил, что и этот раунд останется за ним.

Не так-то он прост. Не вянгэ, пожалуй. Сквир продвинутый. Или даже панцир.

— В следующий раз четверо? — пошатываясь, крикнул Лёшка в сторону раздевалок.

С уцелевшего куска зеркала на стене на него вытаращился парень, с ног до головы измазанный грязью, исцарапанный, избитый, с синими разводами на физиономии. Нижняя губа распухла, лоб прочертила глубокая борозда. Красавец!

Кто такой? Алексей Сазонов.

Ох, смешно, смешно, только тело не даёт смеяться, в передышку на каждое шевеление отзываясь болью. Расслабилось. Надо бы посидеть, а ещё лучше — полежать, и так с недельку. Но куда денешься?

Лёшка сделал шаг и провалился в холодную, космическую тьму.

— Позвони ещё раз.

— Ждём.

Цог.

Это цог, сказал кто-то в Лёшке. Выбирайся.

Цог?

Цогов Лёшка ещё не встречал. Значит, уже и цоги на него охотятся. Растёшь, секретарь. А как охотятся цоги? Правильно. Окуная человека в собственное дерьмо. Мёленбек ему как-то показывал. Ты стоишь, а цог ползёт. Ме-едленно. Ледяная фигура. Колокольцы. А ты стоишь. И жизнь, ца сыплется из тебя, как песок. Прямо цогу в рот.

Ни крапинки света.

Куда выбираться? Ясно, куда. К свету. Если темно, значит, надо на свет. Это уже опробовано. Тела нет. Ничего нет. Копаем тьму, воображаем себя шахтёром. И даже не это главное. Я. Цель. Смысл. Я. Цель…