Андрей Кокоулин - Секретарь

Липа фыркнул.

— Может, и Пыхаря взять?

— И его бери до кучи.

— Будешь должен. А что делаем?

Мурза посмотрел на особняк.

— Ловим кое-кого.

— Ясно.

Фаерболлам пришёл конец. Вот так.

И последнего, выползшего в зал хъёлинга Лёшке пришлось убивать чуть ли не голыми руками. Хъёлинг оказался вялый, стяжку применил всего раз, свистел растеряно и бился, как пьяный, в стены. Лёшка, честно говоря, даже проморгал момент, как они схлестнулись. Его уже мутило от слабости, и он, кажется, просто вырубился, в очередной раз прыгнув через слой. Очнулся с мёртвым хъёлингом в обнимку. И гантель — куда ж без неё? — вся в синей крови.

Перешёл, в общем, на холодное оружие.

Дальнейшее Лёшка помнил эпизодами, кадрами. Вот ходит бесцельно, ожидая нового гостя. Вот стоит у куска зеркала. Вот хохочет. По какой причине хохочет, не понятно. Вот надрывно зовёт Мёленбека.

Между кадрами — тьма.

Где-то в этой тьме прятались трещины в стенах, звон и грохот, прыжки в никуда, новая дыра в крыше и обрушившаяся стропилина. Лёшка мог бы поклясться, что видел ещё одного цога, но куда тот пропал, объяснить самому себе не смог.

Он вытащил во двор всех трёх человек, так кстати появившихся в особняке, не определив, мёртвые они или живые. А затем неожиданно обнаружил, что стоит на крыльце в куртке, натянутой на остатки рубашки-поло, с телефоном и с хельманне, рассованными по карманам. В голове — мысль: сделал всё, что мог. Даже нет, твёрдое ощущение.

Пора.

Кадр — Лёшка делает шаг. Тьма. Следующий кадр — лежит. Следующий — встал на колени. Ещё один — пошёл. Пошёл. Впереди — ворота.

Тьма.

— Смотри! — сказал Мурза Липе, севшему в «паджеро».

Из ворот особняка в этот момент, пошатываясь, вышел высокий мальчишка. Кажется, даже с трудом отлепился от створки. Постоял и пошёл по Шевцова к скверу, к «швейке». Было похоже, что каждый шаг стоит ему усилий.

— Он? — спросил Липа.

— Да.

— Да он вмазанный!

— Не думаю.

На заднем сиденьи шевельнулся Пыхарь. Тонкие пальцы его покручивали сигаретку.

— А чё сам не уделал? — спросил он.

Мурза повернул голову.

— Слушай, давай без тупых вопросов! Не уделал, значит, не мог. И только попробуй тут закури! Тачка не моя.

Пыхарь пожал плечами и спрятал сигаретку.

— Да я так.

— Давайте, ваш выход, — кивнул наружу Мурза.

Пыхарь и Липа полезли из автомобиля.

— Его до бесчувствия или совсем? — спросил, задержавшись, Липа.

— Просто поймайте.

— Так бить можно?

— Нужно!

— Понял.

Дверца, закрываясь, щёлкнула.

Рядом с «паджеро» у наклонной бетонной секции и под сенью двух тополей расположились семь приведённых Липой и Пыхарем человек. Шесть парней и одна девчонка. Контингент был заросший, худой, бледный, в джинсе и в толстовках, в рубашках с длинными рукавами, в лёгких куртках-ветровках. Один — в шлёпанцах, другой — в берцах, третьи — в туфлях и кроссовках. Сидели на корточках. Кто-то щурился на солнце, кто-то ловил пух.

Когда Мурза выбрался из автомобиля, Липа, собрав свою маленькую армию вокруг себя, показывал на медленно бредущего парня.

— Вот его… — услышал Мурза. — Поймать, но не убивать.

Кто-то заржал. Видимо, эта фраза показалась ему смешной.

— Ну, пошли! — захлопал Липа в ладоши. — В темпе, в темпе!

— Всем доза на финише, — добавил Пыхарь.

— Ё!

Армия сорвалась в галоп. Радостно крича и улюлюкая, семь худых фигур помчались по обочинам, по проезжей части к особняку. Кто-то высоко задирал колени, кто-то бежал зигзагом, кто-то уже широко расставил руки.

— Пыхарь, — позвал Мурза, опираясь на нагретый солнцем капот.

— Да, — обернулся Пыхарь.

— Парень непростой.

— Да я уж понял.

Мурза посмотрел, как Пыхарь в непременной своей «ямайке» на голове, с сигареткой в губах медленно, лениво пересекает улицу, где-то на десяток метров отставая от Липы, поставил «паджеро» на сигнализацию и пошёл следом. Погоню всё-таки следовало контролировать.

Тёмка заметил Лёшку первым.

Тот вышел из ворот и стоял, словно соображая, куда отправиться дальше. Потом нетвёрдо, отталкиваясь от жестяных листов ограды, побрёл в их направлении.

— Кажется, это Лёшка, — сказал Тёмка, щурясь из-под ладони.

— Он, — подтвердил Женька.

— Пьяный что ли?

— С чего бы?

— Ты на него посмотри.

— Я смотрю. Солнце мешает.

— Идём к нему? — дрогнувшим голосом спросил Тёмка.

— Постой, Тёмыч.

В тени на Гусака взвился крик. Несколько размахивающих руками фигур пересекли там дорогу и помчались к особняку. Или к Лёшке?

— О-па. Наверно, придётся драться, — сказал Женька.

Тёмка громко сглотнул.

— Ты уверен?

Журавский кивнул.

— Более чем. Видишь, бегут? Не с поздравлениями же? — сказал он, двинувшись Лёшке и фигурам навстречу.

Шевцова раскачивалась, словно её штормило, ноги заплетались.

Лёшка думал дойти до сквера и лечь там на какую-нибудь лавочку. Или просто под дерево. Кто ему что скажет? Тем более, сейчас тепло, переохлаждения бояться нечего. Он вздрогнул от холода, шевельнувшегося внутри. Зараза! Это от цога, определённо. Какой запас ца был! Великий запас! Всё, гад, выпил.

Ф-фух.

Лёшка оттолкнулся от листа ограды, это дало возможность переступить ногами. Кроссовки были в грязи и в пуху, на правом кусок поролона выглядел клоунским помпоном. Так что, вдруг подумал он, моя миссия завершена?

Горечь колыхнулась, заставила сморщиться.

Бросили одного, заперли и ушли. А он в лёгкую мог скопытиться, на первом же хъёлинге, между прочим. Да, выбор был его, но от этого поступок Мёленбека не делается менее гнусным. Он, блин, почти их полюбил. И Штессана, и великана Мальгрува, и степняка Аршахшара, который Боргоз-мехе.

Конечно, Мёленбек может заявить, что всё было рассчитано. Алексей, скажет он, глядя своими чёрными глазами, посмотри на ситуацию не как мальчишка, а как секретарь. Как человек, у которого голова на плечах является не случайно выросшим предметом. Думаешь, я просто так написал тебе письмо? Нет, составляя строчки, я знал, что ты останешься. Потому что — помнишь? — покопался в тебе.

Вероятность того, что тебя убьют, несомненно, была, и не маленькая. Но разве твоя смерть не стоила бы попытки победить? Да и любая другая смерть? Разве ты не пожертвовал бы своими друзьями? Или мальчишкой, нанятым сегре-тарьо?

Лёшка усмехнулся.

На это, в сущности, и возразить было нечего. Как ни причитай мысленно: «Это же я! Как вы могли меня?», на месте Мёленбека он сделал бы то же самое. Слишком большая весовая разница: человек и мир. Даже Женька…

— Беги!

Лёшка поднял голову на крик.

Словно материализовавшийся от одного упоминания Журавский мчал к нему от сквера. Раскрасневшийся, сосредоточенный, как настоящий телохранитель. Волна острой благодарности затопила Лёшку, отразилась улыбкой на лице.