Андрей Кокоулин - Секретарь

— С-с-с.

Лёшку подкинуло в воздух. Он не понял, как в его ладонях вспухли горячие, желтые комки ца, не понял, как бросил их в хъёлинга, целясь в страшную морду, не понял даже, попал ли. Почему? Потому что хъёлинг просто исчез.

Лёшка заозирался, опустившись к полу. По ойме пошли волны, разбивая зал, свет, колонны на многочисленные отражения. Из бывшей раздевалки посверкивало в готовности разродиться следующей тварью.

Ну и где хъёлинг?

— С-с-с.

Лёшка едва успел отпрыгнуть, когда из темноты стропилин на него устремилась многолапая, царапающая золотистый воздух тварь. Бум-м! — сухое тело ударилось о маты. У хъёлинга оказалось три пары нижних лап, каждая лапа — с двумя длинными когтистыми пальцами. Тело оканчивалось подвернутым под впалое брюхо завитком, словно поджатым хвостом.

Свист.

Лёшку как пинком вышвырнуло из ойме. Хъёлинг устремился за ним. В следующий момент Лёшке показалось, что его разорвали на мелкие кусочки и неправильно, как попало соединили наживую. Он истошно заорал от боли, заворачиваясь в себя и выгибаясь так, что захрустели суставы. Лбом, скулой влетел в пол.

Это — болевая стяжка, — где-то под черепом раздался шёпот. Сейчас поправим. Не зевай.

Лёшку вдруг закрутило винтом. Сквозь щёлканье собственных зубов, сквозь стук крови в висках и рвущее напряжение в сведённых мышцах, он увидел, как невидимые пальцы выдёргивают из него бледные, льдистые иглы. Тело при этом танцевало так, словно не имело в себе ни одной кости. Желе, а не тело.

Ну!

Воздух ворвался в лёгкие. Острый. Сладкий. Я не дышал, понял Лёшка. Я не дышал! Он покатился в сторону от вознёсшихся над ним когтей, снова, как в воду, нырнул в ойме. Оставшийся без добычи хъёлинг на мгновение замер. Тут бы его и прибить, но Лёшка промедлил, приходя в себя. Пока в кулаке задрожало жаркое ца, хъёлинг уже исчез.

Зато из раздевалки появился ещё один.

Сдохнуть можно, отстранённо подумал Лёшка. Мысли его стали скупые, отрывистые. Первый страх прошёл вместе с первой стяжкой. Откуда ни возьмись появилась какая-то весёлая злость. Повоюем! Он влупил накопленным ца по ещё, видимо, не освоившейся твари и выскочил из ойме в реальность. Завертел башкой, прикидывая, куда отступить и где встретить первого, оценивая мимолётом, попал ли по второму. Ах, попал, попал! Хъёлинг топтался на месте и тряс обожжённой мордой.

Добавить бы!

Что-то толкнуло Лёшку влево. Он рыбкой нырнул туда, принимая ощущение и цепляя краем глаза лапу, опускающуюся на то место, где он только что находился. С треском брызнули, встали вертикально доски пола, будто пушинка, полетел к окну мат. Раздался звон, в зале потемнело.

— С-с-с.

Снова в ойме.

Прыжки и увёртки. Появиться и пропасть. Штессан с Мальгрувом скакали здесь также. Сколько уже, интересно, прошло? Что-то он мокрый. На языке было солоно, пальцы дрожали. Промельк живого узора сбоку заставил оттолкнуться от стены, уходя с линии возможной атаки. Врёшь, не возьмёшь. Ногу внезапно стиснуло, превратило в колоду, и несколько долгих мгновений Лёшка, спрятавшись за колонной, со стоном избавлялся от ледяной, засевшей в бедре иглы. Сам. Впрочем, одному хъелингу он, кажется, снёс лапу, а другому кроме морды подпалил хвост. Но с мечом было бы сподручнее. Не получается у него из ца могучий фаерболл сделать, не дают, сволочи, времени.

— Ай!

Болевая стяжка, накрыв, превратила Лёшку в едва живое существо, забывшее о способности двигаться. От боли он даже не мог определить, стоит, сидит, лежит ли, где вообще находится. В глазах плавал жуткий красный кисель, лицо казалось огненным сгустком жара, а ноги, по ощущению, были переломаны и колким узлом стянуты за плечами.

Морда хъёлинга на мгновение всплыла из киселя. Лёшка попытался плюнуть в нее, но заскулил от нового приступа боли.

— Су-у-у…

— С-с-с.

Хъёлинг протянул верхнюю, трёхпалую конечность и вырвал из Лёшкиной головы клок волос.

Лёшка не почувствовал. Вернее, этот рывок на фоне того, что он испытывал, был комариным укусом. Его трясло и дробило. Перемалывало, будто в камнедробилке. Мысли мешались. Звенело: это всё? Всё? Вот и всё? Сквир, сквир, вянгэ, даже хъёлинга… Но в кулаке, незаметно зажатый, обжигал, рвался из пальцев, тяжелел огненный ком. Так сказать, средство последнего удара.

Мёртвая, блин, рука.

Собственно, наверное, на этом бы всё и кончилось. Прости, мамуля.

Терёхин столбом застыл на верхней ступеньке, щупая и никак не нащупывая кобуру на поясе. Пальцы ошиблись сантиметров на десять и впустую ковыряли воздух.

— Сергей Викторович.

— Что?

Сергей Викторович посмотрел вглубь полутёмного зала и язвительные слова застряли у него в горле. Он даже не смог сообразить, на что похоже замершее у одной из колонн существо. На богомола ростом с человека? На ящерицу? На муравья? Шесть лап. И ещё две лапки на груди. И длинная шея. И морда. И узор.

— Терёхин, — прошептал Сергей Викторович, — Терёхин, надо стрелять.

— Да-да-да, — закивал охранник, наконец поймав клапан на кобуре.

— Это что, Сергей Викторович? — спросил Зубарев.

— Не видишь? Жопа.

Существо, перебрав лапами, вдруг повернуло морду к ним. В слепых глазах дрогнула мутная тень вертикального зрачка. Раздался тонкий свист.

— Терёхин, стреляй! — крикнул Сергей Викторович.

— Да-да.

Терёхин навёл травматический пистолет.

Он успел выстрелить два раза, а Зубарев — один раз, потому что с высоты на них, сметая с лестницы, упала ещё одна тварь.

Хлопки последовавших выстрелов показались Лёшке чересчур громкими. Божественными. Их было три. Правда, только один, первый, попал в цель и лишил хъёлинга с обожжённой мордой ещё и глаза.

Хъёлинг тут же пропал, нырнул в ойме, и это дало Лёшке немного времени. Позвякивая, выходили из тела иглы стяжек, мышцы, кости, казалось, вставали на места, стало можно повернуться на бок, опереться на локоть, встать. Почувствовать себя живым.

Господи, какая это была сладость!

Жив. Жив! Суки, я ещё вам… Скалясь, Лёшка провалился в золотистый слой и, оттолкнувшись, пролетел к лестнице, на нижних ступеньках которой неподвижно скрючился мужчина в костюме. Второй мужчина, в форме охранника, тоже съехал вниз, но застрял рукой в перилах. На белом лице его запечатлелась страшная гримаса. Волосы стояли дыбом. Третьего мужчину хъёлинги оттянули к окну и теперь стояли над ним, словно над почившим товарищем.

Из ойме Лёшка видел, как тонкая струйка ца перетекает от человека к хъёлингам, как они, не беспокоясь об остальных скованных болью людях, пьют его, будто сок через трубочку. Ах, как исполнившийся холодной ненависти Лёшка врезал им! Хъёлинги ещё расположились удобно, на одной линии. Осталось лишь, вываливаясь из ойме, закрутить обжигающий ладонь ком.