Андрей Кокоулин - Секретарь

— Ты нас чуть не убил, Алексей, — сказал Мёленбек.

— Я?

Сердце на мгновение провалилось куда-то вниз.

— И я ещё слабо ударил, — сказал Штессан.

— А мог ударить я, — прогудел Мальгрув.

Лёшка с трудом протолкнул воздух в горло.

— Что я сделал-то?

— Ты видел Шикуака? — спросил Мёленбек.

Лёшка осторожно кивнул.

— В Замке-на-Краю?

— Да.

— Ты говорил с ним?

— Нет. Он шипел на меня.

— Ты ощущал его?

— Один раз.

— Ночью, когда я встретил тебя в зале? — спросил Штессан.

— Да, — сказал Лёшка.

Иахим завёл глаза к потолку.

— С самого начала!

— Почему ты не сказал нам об этом? — спросил Мёленбек.

— Я думал, вы и так знаете. Тем более, он же не может проникнуть сюда.

Мёленбек скривился.

— Зато он может проникнуть сюда, — его твёрдый палец упёрся Лёшке в лоб. — Видеть твоими глазами, слышать твоими ушами. И нарисовать тебе прекрасный путь до Замка-на-Краю, по которому никто и никогда из нас не добрался бы до Замка. Никогда!

— Я не знал, — выдавил Лёшка.

— Ты секретарь или кто? — рассердился Мёленбек. — Маленький мальчик? Ты понимаешь, что следующий мир был бы ваш? Или тебе кажется, что всё это не взаправду? Дяди в игрушки играют?

Лёшка нашёл в себе силы посмотреть ему в лицо.

— Нет, господин Мёленбек.

Мёленбек вздохнул. Плечи его обмякли.

— Иди умойся, — сказал он. — Иахим тебя проводит.

Лёшка поднялся.

— А Шикуак, он всё ещё в моей голове?

— Нет, — ответил Мёленбек, — но рисковать я больше не намерен. Иди.

— Домой? — упавшим голосом спросил Лёшка.

— Разве я сказал — домой?

— А куда?

— Иахим тебе покажет.

— Я…

— Пошли.

Штессан развернул Лёшку и вытолкнул в коридор. Они прошли к туалету, где при открытой двери Лёшка смог умыться. Крови было не так уж много, но правая ноздря в маленьком зеркале над раковиной представляла из себя запёкшийся алый провал. Касаться ее было больно. Лёшка издал то ли стон, то ли всхлип.

— Не реви, не девочка, — сказал Штессан.

— Могли бы и объяснить, а не сразу кулаком…

— В кнафуре всё происходит без лишних слов. И если тебе досталось от ликурта или от ребят по отряду, разбирайся сам, что ты сделал не так. Или ты считаешь, что всё сделал так?

— Нет.

— Вот и разобрались.

Посчитав, что кровь уже смыта, Штессан закрыл воду и, перехватив запястье, потащил Лёшку наверх. Широкой поролоновой улыбкой поприветствовал их повисший на перилах распоротый мат. Плеснул из полукруглого окна свет.

— Шевели ногами.

В дальнем конце зала у одной из четырёх дверей на «блинах» от штанги неподвижно сидел Аршахшар. Услышав идущих, он повернул голову, но даже не поднялся, только переставил ногу. На нём был худой халат, что и в тот раз, когда Лёшка впервые его увидел.

— Не заговарила? — спросил Штессан.

— Нет. Зачем? Тихо сидит, — ответил степняк и смерил Лёшку долгим взглядом. — Что, Алексей-мехе, тоже сидеть будешь?

— Наверное, — сказал Лёшка, стараясь держаться твёрдо.

— К ней помести, — сказал Штессан.

Повисло молчание.

— Мёленбек приказал, — добавил Иахим.

Аршахшар со стариковским кряхтением поднялся и, качнув головой, звякнул ключами.

— Что ж, — сказал он, — если гугуц-цохэн хочет, то, конечно…

Ключ провернулся в замке. Степняк распахнул дверь и отступил. Штессан толкнул Лёшку за порог.

— Она ничего тебе не сделает.

Лёшка вздрогнул.

— Вы се…

Он обернулся, но дверь уже закрылась.

Помещение когда-то было раздевалкой. Но теперь ни скамеек, ни индивидуальных шкафчиков в нем не осталось. Хотя напоминание о шкафчиках носила стена, белеющая не прокрашенным куском с дырами, оставшимися от креплений. Из всей мебели имелась лишь тумбочка у двери, на которой стояла лампа. Абажур не давал ей освещать всю раздевалку, очерчивая видимое пространство на метр вокруг тумбочки. Впрочем, было видно, что в одном углу на полу лежит мат. На нем, наверное, спал или Мальгрув, или Аршахшар. Возможно, если импровизированное заключение затянется, на нем ночевать и Лёшке.

В другом углу…

Лёшка невольно прижался к двери, когда к нему из темноты неслышно выступила бледная, похожая на призрак фигура. Истрёпанное платье на свету казалось полупрозрачным, сотканным из дыма.

— Здравствуйте. Вы — Алексей? — спросила фигура шёпотом.

— Д-да, — сказал Лёшка.

— Вы — секретарь.

В этой фразе вопроса уже не было. На Лёшкин несмелый кивок последовала грустная, мимолётная улыбка.

— Я так и поняла, — сказала фигура, подходя ближе и превращаясь в бледную девушку-ровесницу. — Иначе вас бы не поместили рядом со мной.

— Почему?

— Потому что меня надо контролировать. И Солье прав. Я — не совсем то, на что он рассчитывал. То есть, совсем не то.

Девушка вздохнула. И вдруг подала Лёшке тонкую девичью ладошку.

— Я — Гейне-Александра.

— Я понял, — сказал Лёшка. — Это я вас… ну, вытащил.

Пальцы у Гейне-Александры были ледяные. Она оказалась красивее, чем в показанном Мёленбеком воспоминании. Высокая, чуть ниже Лёшки. Зачёсанные назад волосы открывали гладкий, с мазком сажи лоб. На затылке волосы были схвачены в хвост. Над бровями скользила тонкая серебряная цепочка.

— Давай на «ты», Алексей, — предложила девушка.

— Хорошо, — согласился Лёшка.

Гейне-Александра улыбнулась. На короткое мгновение её бледное лицо преобразилось, осветилось жизнью, в тёмно-синих глазах вспыхнули искры, но дальше щеки опять запали, под глазами проступили круги, а губы сжались в белую линию.

— Отойдём от света, — сказала она, повернувшись и бесшумно уплывая к дальней стене бывшей раздевалки.

Какие-то лоскуты и дымные ленты обрамляли движение её платья.

Лёшка почему-то подумал про вампиров, которые не слишком жалуют свет, предпочитая свои дела делать в кромешной тьме.

— Ты можешь сесть на тюфяк, — сказала Гейне-Александра.

— На мат, — поправил её Лёшка.

— Да, на мат.

— А ты… — Лёшка шагнул из-под света лампы и, покрываясь мурашками, спросил: — А ты — мёртвая?

Последовал смешок.

— Я-то как раз живая, — сказала девушка из угла. — Просто… Ты вытащил не всю меня, а лишь часть, образ. Отражение. В Паргиде меня держат в кристалле.

— В хольмгриме?

Лёшка опустился на мат.

— Да. Я зачем-то нужна им живая, — сказала Гейне-Александра. — Возможно, чтобы поймать Солье.

В темноте комнаты её фигура нет-нет и наливалась слабым сиянием. Лёшка смотрел на переливы света, от которых руки, плечи, грудь и шея девушки становились прозрачно-льдистыми, голубоватыми.

— Тобой управляют? — спросил он.

— Через меня смотрят, — сказала Гейне-Александра. — Поэтому Солье и нужен здесь ты.

Она обхватила себя руками.

— Каждый день кого-то вешают, — мёртвым голосом вдруг произнесла она, — я слышу, как трещат позвонки, когда кто-то дёргается в петле. А других оставляют цогам. Они выпивают их, и человек превращается в тень, в оболочку, в пустоту, какое-то время даже живёт, не понимая, что уже мёртв. Может шагнуть в огонь и гореть, не чувствуя боли. Может пропороть себя вилами и не заметить этого. Не спит, не ест. Ходит заученным маршрутом.