Андрей Кокоулин - Секретарь

И Гейне-Александра.

Гейне-Александра сходила с крыльца в светлом платье, облегающем точёную фигурку, сначала медленно, чинно шла навстречу, а потом, не выдержав, бежала, что было сил, только чтобы повиснуть у своего спасителя на шее.

Лёшка даже разволновался.

Если так и будет, то всё, предел мечтаний, жизнь не напрасна и всё такое. Главное, чтоб Эран следом не раздавил. Лёшка крутнулся на выросшем у обочины фонарном столбе. Ух, хорошо! Ещё Шикуака раздавить…

Створка решётчатых ворот в ограде особняка была приглашающе растворена. Зелёная трава обживала двор, обступала пеньки и бетонную дорожку. Несколько размочаленных, разбитых, облепленных пухом чучел валялись в стороне. Колонна, украшенная граффити, была заново побелена, правда, вторую, желтоватую, маляр не тронул.

Никто Лёшку не встречал. Только когда он уже почти подошёл к крыльцу, дверь приоткрылась и из неё как-то боком выступил Мёленбек в длиннополом пальто, в заправленных в сапоги коричневых штанах, с пухлой сумкой на широком узорчатом ремне через плечо. Он словно собирался к отъезду. В чёрных глазах его при виде Лёшки зажглись нехорошие огоньки.

— Явился, — произнёс он.

Сказано было так, будто Лёшку выгнали, а он вернулся. Или будто он что-то натворил, а теперь нехотя, от безысходности, пришёл с повинной. Ни намёка на то, что это, возможно, шутка, в неподвижном лице Мёленбека не просматривалось. Пальцы перебором сухо стукнули по перилам. Тр-р-рам.

Лёшка остановился.

Ему вдруг показалось, что сквозь слои ойме к нему прикоснулся ледяной мир и захолодил кожу, плечи, горло, живот, превратил в ледышку сердце. Летящее, радостное предощущение встречи обернулось липким, обморочным чувством катастрофы. Стоя, Лёшка провалился куда-то в тартарары.

— Гейне-Александра? Я что? Я не выловил, не поймал?

— Поймал.

В голосе Мёленбека было столько желчи, что понятно становилось: лучше бы секретарь никого не ловил. Не дорос. Вянгэ.

— Господин Мёленбек…

— Это было хельлёйде, Алексей. Хельлёйде, ты понял? Не обычное хельманне, не простая вещица, с чьей помощью можно вытащить человека из Ке-Омма, а магический, настроенный на поиск моего «кармана» предмет.

— Но он же…

— Молчи! — прошипел Мёленбек, и лицо его исказилось от злости. — Через день или два здесь будут ледяные твари! Они уже ломают ойме, пытаясь до нас добраться.

— Но я…

— Пошли! Нам необходимо поторопиться.

Мёленбек качнул головой на дверь и приподнял руку, открывая Лёшке путь.

— А Гейне-Александра…

— Ты вытащил её образ, не всю целиком. И то, что появилось здесь, не является самостоятельным существом. Это кукла, марионетка, сигнальный огонь, а не королева, которой я служил. И я не знаю, кто ей управляет — Итерварр или сам Шикуак. Давай.

Мёленбек пропустил секретаря под рукой. Жёлтая стена прихожей, вешалка с длинными накидками на крючках проплыли перед Лёшкиными глазами.

— Не разувайся, — сказал Мёленбек. — Не до того.

Он подтолкнул Лёшку к обеденной.

Мрачный, в штанах и в стеганном жилете поверх сорочки Мальгрув раздвинул створки изнутри, открывая пустой стол, застеленный белой скатертью, и стащенные к одной из стен стулья. Приготовленное место показалось Лёшке схожим с импровизированным операционным ложем, и Мёленбек только укрепил его подозрения.

— Ложись на стол, — сказал он.

— Зачем? — спросил Лёшка, чувствуя, как потеют ладони.

Ему сделалось страшно. Почему-то подумалось, что его сейчас свяжут и порубят на мелкие кусочки. Он незаметно отступил назад. Сантиметра на три.

— Эран, — сказал Мёленбек.

— У нас нет времени, — прогудел Мальгрув, сжав пальцы у Лёшки на плечах.

— Не надо! — вскрикнул тот, когда великан поднял его в воздух.

— Клади, — сказал Мёленбек, поправляя скатерть.

Лёшка засучил ногами.

— Вы что? Я думал, мы друзья! Мы же общее дело…

Удар о столешницу выбил из него дух. В правую лопатку, в затылок выстрелило болью. Что-то хрустнуло в спине.

— Осторожнее, — сказал Мёленбек.

— Не рассчитал, — пробурчал Мальгрув.

Он выровнял положение Лёшки относительно стола, подтянул и похлопал парня по плечу.

— Алексей, — склонился над Лёшкой Мёленбек, — мне нужно достать карту к Замку-на-Краю из твоей головы. Для этого мне придётся поместить твоё сознание в один из кристаллов…

— В хольмгрим, — прохрипел Лёшка, обретая возможность дышать. — Вы уже показывали мне.

Голова у него кружилась.

— Да, хорошо, что ты помнишь, — сказал Мёленбек, удаляясь куда-то в глубь комнаты. — Извини, но у нас действительно нет времени на долгие объяснения. Сейчас будет несколько иначе.

— Я понимаю.

Лёшка попробовал приподняться, но Мальгрув возложил свою пятерню ему на грудь.

— Лежи.

— И да, — сказал Мёленбек, снова всплывая в поле зрения, затеняя свет люстры, — будет больно. Так что терпи.

— Это обязательно?

Мёленбек на тонкой серебряной цепочке подвесил над Лёшкой молочно-белый кристалл.

— От этого — никуда.

Странно, хольмгрим не покачивался на манер маятника, не закручивался, сверкая гранями, по часовой и против часовой стрелки, но вниманием Лёшки завладел безраздельно. Мёленбек молчал, пальцы Мальгрува всё так же покоились у Лёшки на груди, но в какой-то момент ему вдруг стало казаться, что каким-то образом он словно отделился от тела, поднялся выше и смотрит на себя со стороны.

Комната искажалась, дробилась на сколы, на части, вместе с мебелью, посудой и дверными створками. Стол мутнел по краям. А Мёленбек и Мальгрув представляли из себя ломаные, плохо подогнанные фигуры.

Только через несколько мгновений Лёшка с ужасом понял, что наблюдает за происходящим уже из кристалла. Ощущение границ, узости, невозможной, сводящей с ума тесноты затопило его разум. Он, кажется, закричал, но так и не понял, имеет ли его крик какое-то отношение к звуковым колебаниям.

Великан тем временем убрал руку, отступил, отстранился, пропал из поля зрения.

Мёленбек опустил хольмгрим Лёшке на солнечное сплетение, холмами выросли складки куртки, склоном горы поднялась из ворота шея, устремленный вверх изгиб челюсти казался далекой бледно-розовой скалой.

Теснота давила.

Лёшка почему-то казался себе насекомым, залетевшим в крохотный стеклянный фонарь, и теперь любое его движение сопровождалось касанием стенок. Дзынь-дзон. Стенки были прочные. Как ни повернись, все было неудобно, стиснуто, тошно. Плечи в животе, колени поверх ушей, хрустят, выгибаясь дугой, позвонки.

— Господин Мёленбек! — позвал Лёшка.

Голоса не было.

Но Мёленбек склонился над Лёшкой, словно услышал. Лицо его расплылось по граням хольмгрима, качнуло бородой, рот раскрылся.

— Р-риа-то-о!