Тери Терри - Расколотая [litres]

– Когда их не станет, – повторяет Катран, и в его глазах я вижу смерть Нико.

– Как думаешь, это реально? Нам действительно по силам одолеть лордеров?

– Да. В этот раз у нас все получится. Мы организованы, как никогда раньше.

– Правда?

– Все готово. Все спланировано. Скоординированные атаки произойдут по всей стране. Будут и убийства ключевых персон, и все именно в ту минуту, когда был подписан договор, положивший начало Центральной Коалиции и захвату ею страны. Но нам по-прежнему нужна широкая поддержка. Без нее… – Он качает головой.

Без нее мы в конечном итоге потерпим поражение.

– Нам нужна мамина речь, чтобы она сказала правду. Но если не скажет, что тогда?

Он разворачивает меня, берет за плечи. Напряженно заглядывает в глаза.

– Нико говорит о плане «Б». Вырезать сердце у лордеров, убив дочь их героя; показать, что никто не в безопасности, что они уязвимы везде. Но не делай этого, Рейн. Спаси себя.

Я сглатываю.

– Лордеры должны быть свергнуты. То, что я вспомнила о Нико, этого не меняет.

Темные глаза Катрана умоляют меня передумать. Не задумываясь, я протягиваю руку, как делала раньше, и легонько дотрагиваюсь до шрама у него на лице. Его почему. В этот раз он не отстраняется.

– Катран, ты был прав, когда сказал, что мне нужно знать, что произошло со мной и почему. Все.

– Ты это серьезно?

– Да. Нико утверждает, что мои родители сами отдали меня ему. Я хочу знать. Мне необходимо знать правду.

– У меня есть кое-что для тебя, – говорит он. – Но только если ты уверена. Ты действительно хочешь вспомнить, что бы там ни было?

– Да, уверена.

Он просовывает руку под рубашку, тянет из-за пазухи кожаный шнурок, висящий на шее. Когда он вытаскивает его из-под одежды, я вижу, что на шнурке что-то висит.

– Что это?

Он снимает шнурок с шеи и протягивает мне.

– Это то, что ты отдала мне когда-то.

Видно плохо, и я на ощупь изучаю вещь, еще теплую от его кожи. Вырезанная из дерева, несколько сантиметров длиной. Ладья, и не просто какая-то ладья, но та самая ладья. Моя ладья. Папина. Мои пальцы помнят ее. Я резко втягиваю воздух.

– Ты ее помнишь?

– Кажется, да. Это что-то из моего детства. Но я не понимаю. Зачем я отдала ее тебе?

– Тебя страшно мучили ночные кошмары. Ты сказала, что хотя и не хочешь совсем потерять себя прежнюю, но и хранить эту память больше не можешь. Ты должна отпустить прошлое, забыть его. Оно как-то связано с этой фигуркой. Ты попросила меня избавиться от нее вместо тебя, потому что у тебя не поднималась рука. Но я сохранил ее, Рейн. Сохранил для себя частичку тебя. Той, которой ты была. Может, она поможет тебе вспомнить.

Я в изумлении смотрю на Катрана. Он хранил что-то, принадлежавшее мне, у своего сердца?

– Спасибо. – Я надеваю шнурок на шею, под одежду. Какой-то непонятный трепет охватывает меня от прикосновения фигурки к моей коже.

– Пора, – говорит Катран, но не двигается, и я тоже.

– Береги себя завтра, – шепчу я. – Славной тебе битвы. – В голове звучит эхо слов Нико: «…и славной смерти».

По спине пробегает холодок.

– С нами все будет хорошо, – отзывается Катран. Медленно, неуверенно он протягивает руки. Жестокие руки убийцы; нежные руки, которые утешают и защищают.

Я шагаю к нему, и он привлекает меня к себе. Его сердце неистово бьется в груди.

– Ступай, – говорит он мне в ухо и слегка отталкивает. – И в этот раз постарайся потише.

Я ухожу и через минуту слышу удаляющий звук мотоцикла.

Вернувшись в постель, я крепко сжимаю в руках ладью. Неужели мои руки – тоже руки убийцы? Почему эта ладья так важна? Все, что я знаю о ней, это счастливый сон-воспоминание, в котором я играю в шахматы со своим папой.

Мы бежим. Он держит меня за руку так крепко, словно больше никогда не собирается отпускать. Но ноги слушаются меня плохо, я задыхаюсь. Судорожно хватаю ртом воздух, но его все равно не хватает. Песок скользит под ногами, но я все равно бегу, бегу.

Пока не падаю. Спотыкаюсь, лечу и плашмя растягиваюсь на берегу. Сил не осталось совсем.

– Беги! – Я отталкиваю его, но он поворачивается, обнимает меня.

– Никогда не забывай, – говорит он. – Никогда не забывай, кто ты!

А ужас все ближе. Я слышу его, но не могу заставить себя посмотреть. Он прикрывает меня, но я изворачиваюсь и закрываю его, и глаза мои крепко зажмурены. Я не могу смотреть, не могу.

Какой-то отголосок внутри другого времени, другого места. Полуночные страхи и мягкий голос: давай, Люси, посмотри. Посмотри в лицо тому, что тебя пугает, и оно потеряет свою власть.

Я открываю глаза. Но на этот раз все не так, как тогда, под кроватью.

Этот страх реальный. Он смотрит на меня. Огромные светло-голубые глаза горят смертью и торжеством.

Я резко сажусь в постели, сердце безумно колотится о ребра. Ужас такой реальный и сильный, что я зажигаю лампу и натягиваю одеяло до подбородка, но все равно дрожу как осиновый лист. Еще ни разу ни в одном из повторений этого ночного кошмара я не осмеливалась открыть глаза и увидеть своего преследователя.

Только у одного человека такие глаза.

Нико.

Я проклинаю страх, который разбудил меня, когда я была так близко, чтобы узнать… что? Кто был со мной? Что произошло потом?

– Как я выгляжу?

Кэм картинно поворачивается вокруг себя, демонстрируя костюм. В пиджаке и галстуке он выглядит на удивление неплохо, но моя голова занята другим.

Я хмурюсь.

– У тебя галстук перекосился. Оставайся дома, Кэм. Ты же не хочешь туда идти. – Умоляю его глазами.

Он поправляет галстук перед зеркалом у нас в прихожей, поворачивается ко мне.

– Что случилось, Кайла? Расскажи мне.

– Ничего. Просто там будет жуткая скукотища. Тебе необязательно идти, беги, пока еще можно.

Он смотрит задумчиво, словно понимает, что я пытаюсь что-то скрыть. Приоткрывает рот, собираясь что-то сказать, но из гостиной выходит отец.

– Вы двое отлично смотритесь, – говорит он.

Я без разговоров надела то, что мне сказали: шуршащее шелковое платье, к счастью, с длинными рукавами. Сидит неплохо. Дурацкие туфли на каблуках. Я такие вообще никогда не ношу, а сегодня мне, возможно, придется быстро бегать, и, если так, их нужно будет снять. От пистолета, пристегнутого к руке, по коже бежит озноб.

– Твоя мать еще не готова?

– Пойду, посмотрю, – вызываюсь я и поднимаюсь по лестнице. Стучу в дверь их спальни.

– Мам?

– Входи, – отзывается она.

– Ты как?

Она пожимает плечами, припудривая лицо.

– Ненавижу эти торжества.

– Почему? Они же устраиваются в честь твоих родителей и в твою честь. – Я повторяю официальную версию и внимательно наблюдаю за ней.

– Я так сильно скучаю по ним обоим. Но сегодня, здесь, чувствую себя марионеткой на веревочках. Это не в честь моих родителей и не в мою. Это в их честь.