Тери Терри - Расколотая [litres]

И все же… в глубине души мне все еще не хватает того контроля. Он не давал боли заходить дальше определенного уровня. А когда его не стало, что же? Осознание накатывает разом.

– Ну, идем, Кайла, – говорит доктор Лизандер, стоя у двери.

Мы выходим из ее кабинета.

– Я не хочу его снимать. Это обязательно?

– Нет. По крайней мере, не думаю. Могу выяснить, насколько строго это предписание. Но почему ты хочешь его оставить?

– Все будут знать. Я уже никогда не смогу быть тем, кем была.

– После того что произошло, ты в любом случае не сможешь остаться прежней, – мягко говорит она. Мы входим в лифт, и доктор Лизандер снова прикладывает ладонь к уху, качает головой. Лифт тоже прослушивается?

Мы спускаемся вниз на лечебный этаж. Всюду суетящиеся медсестры, пациенты в инвалидных креслах и на каталках. Доктор приводит меня в маленький кабинет. Мужчина, печатающий что-то на компьютере, поднимает глаза, она делает ему знак, и он уходит.

– Теперь мы можем нормально поговорить, – говорит она и садится. – Ну, так что тебя беспокоит? Почему ты не хочешь снимать «Лево»?

– Все поймут, что раз я избавилась от «Лево», не будучи арестована лордерами, значит, они сами его сняли. И будут считать меня кем-то вроде шпиона лордеров.

– Может, и так. А ты полагаешь, они не заподозрят это в любом случае?

Я думаю о фургонах лордеров, подъезжающих к дому, и обо всех исчезнувших людях, связанных со мной, пусть и несправедливо. О внимательных глазах и перешептывающихся голосах, которые сложат два и два. Вздыхаю.

– Наверное, вы правы.

– Есть еще одно соображение, – говорит доктор.

– Какое?

– Нико. Из верных источников мне известно, что его не поймали. Пока ты носишь «Лево», всем очевидно, что ты – зачищенная. Он может возродить свой план использовать тебя в нападении, показать миру, что зачищенные способны на насилие. Без «Лево» ему это не удастся.

– Но я никогда этого не сделаю. Он может использовать меня, только если я забуду случившееся, а я помню все до мельчайших подробностей.

Тогда, несколько лет назад, меня вынудили забыть ту боль, которую причинила смерть отца от руки Нико. И подумать только, насколько по-другому бы все сложилось, если бы я помнила. Я бы никогда не подпала под его чары.

– Ну, так что, давай покончим с этим? – говорит доктор Лизандер.

– Сначала у меня вопрос.

– Спрашивай.

– У меня сохранились кое-какие обрывки воспоминаний из детства. Еще до того, как меня захватили АПТ. Но я не помню ничего ни о своем доме, ни о матери. Могут эти воспоминания вернуться?

– Существует несколько вероятностей. Воспоминания, которые ты сознательно подавляла, став Рейн, могут быть доступны, но чтобы отыскать их, нужны правильные пусковые механизмы. Это раздвоение личности, которое они у тебя вызвали. Я не знаю, насколько оно глубоко и как далеко зашло. Если другая половина была зачищена, она должна была исчезнуть, и все же… – Она смолкает, глубоко задумывается. И я заставляю себя сидеть тихо, не прерывать.

– Возможно, есть способ вернуть и те воспоминания, – говорит наконец доктор Лизандер. – Хирургическим методом соединить разорванные нервные пути, чтобы снова сделать их доступными. Это теоретически возможно, но на практике ни разу не осуществлялось, насколько мне известно.

– Что? А я думала, что память стирается навсегда. – Мои мысли лихорадочно вертятся. – А что насчет Бена? Вы могли бы восстановить эти штуки у него в голове?

– Бен? Я же говорила тебе, Кайла, что у нас нет записи о его местонахождении. Как бы тяжело ни было это принять, даже если он жив, для тебя он потерян.

Сказать ей? Даже несмотря на то, что так много в моей жизни оказалось не тем, чем казалось, и вопреки всякой логике, она – та, которой я доверяю.

– Нет.

– Что – нет?

– Он не умер и не потерян. Я знаю, где он.

Доктор Лизандер потрясенно слушает, как я рассказываю о том, где находится Бен, что он не помнит меня, но не похож на заново зачищенного.

– Это крайне тревожно, – говорит она наконец. – То, что они делают, что бы это ни было, не санкционировано Медицинским Советом. Неэтично.

– А Зачистка этична?

Доктор резко вскидывает глаза.

– Да, – отвечает она, но на лице видны следы сомнения. – Ты бы предпочла смертную казнь? Как моя подруга много лет назад?

– Откуда мне знать? Я же не помню! – с горечью говорю я, но цепляюсь за то, что она сказала раньше. – Значит, вы могли бы вернуть Бена прежнего?

Она качает головой.

– Нет, я не знаю, что с ним сделали. Было бы слишком рискованно даже рассматривать такое.

– Рискованно, но возможно?

– Только теоретически. Ну, ладно, мы уже пробыли тут слишком долго. Идем, снимем твой «Лево».

Через несколько минут его уже нет. Мое запястье – пустой участок кожи, который кажется каким-то голым. В больнице «Лево» снимается с помощью специальной машинки: нажимаются какие-то кнопки, и он тут же раскрывается.

Я чувствую себя заметной, другой. Словно на лбу у меня большими неоновыми буквами написан знак: «Смотрите, вот шпион лордеров!»

Когда мы возвращаемся в кабинет доктора Лизандер, она открывает свой компьютер, жестом подзывает меня посмотреть, но говорит при этом о разных пустяках. Она заходит в историю моей болезни. Номер моего «Лево» 19418. Доктор задумывается, справляется по списку на экране, который гласит: «неактивные номера». Меняет мой номер на 18736.

Я непонимающе качаю головой, а она пишет на листочке одно слово.

«Неотслеживаемый».

И только на полпути к дому в фургоне лордеров до меня доходит. Если я теперь не могу быть отслеженной, это подразумевает, что раньше была. Все, что она сделала, это изменила мой номер в компьютере, такой же номер, который был на моем «Лево». Как меня могли отслеживать без него?

Но ведь есть кое-что еще. Кое-что внутри меня: чип в мозгу, который работает вместе с «Лево». Он по-прежнему там.

Мне становится дурно, когда меня осеняет: Коулсон постучал себя по голове, когда я спросила, как Кэм выследил меня. Чип у меня в голове, вставленный туда, когда я была зачищена. Должно быть, они играют роль «маячков», какие используют для собак.

Теперь, когда доктор Лизандер изменила мою запись, сменила номер, меня больше не смогут по нему найти.

«Неотслеживаемая».

– Ты не можешь прятаться в доме всю оставшуюся жизнь, – говорит мама.

– Знаю.

Она целует меня в лоб и выходит в моросящий дождь и холод, направляясь к своей машине, чтобы ехать на работу. Эми уже укатила в школу с Джаззом, и мамино терпение из-за того, что я отказываюсь поехать с ними, уже истощается.

Я возвращаюсь с чашкой чая в постель – место, где я в последние дни провожу много времени. Знаю, что мама права, но я ощущаю себя в каком-то подвешенном состоянии. Швы с меня сняли, раны почти зажили, но в душе я вновь и вновь переживаю то, что произошло, учусь жить с потерей. С болью. Воспоминания. Новое переживание для того, кого заставили забыть.