Тери Терри - Обречённая [litres]

– Останусь тут.

– Ладно. – Она медлит. – Не возражаешь, если я спущусь? Хочу узнать, что происходит.

– Иди. Расскажешь потом, – выдавила я.

– Ты уверена?

– Да. Иди.

– Думаю, мне тоже не помешает душ, – решила Сэм. Она неловко поднимается, и я замечаю синяки на щеках.

– Ты поранилась?

– Нет. Не очень серьезно. Долгая история, потом расскажу.

– Ладно. Иди в душ.

Сэм уже направляется к двери, но вдруг возвращается и коротко целует меня в щеку.

– Я попрошу Пенни прислать тебе завтрак.

И она исчезает, закрыв за собой дверь, а на щеке остается след поцелуя.

Она хочет расспросить отца о происходящем? Мозг, кажется, отказывается нормально работать. Ее наверняка интересует Лондон.

Я встаю и иду в ванную. Мою руки и замечаю, что моя одежда, которую я вчера оставила на полу, когда наконец решила принять остывшую к тому времени ванну, исчезла. Чистые, аккуратно сложные вещи нашлись на стуле в комнате.

Я беру пульт от телевизора и, не снимая вчерашнего халата, забираюсь в кровать. Нужно поспать, я знаю, но все еще не могу поверить в случившееся и надеюсь, что стоит закрыть глаза, и все исчезнет, растворится, как сон или кошмар. Но сегодня утром ничего не изменилось, и я еще не готова провалиться в небытие.

Я включаю новости.

Экран заполняют сцены вчерашних ужасов. Я вздрагиваю от каждого сообщения. В Лондоне было семь смертников. Все молодые, как тот, которого мы видели, – подростки, моложе меня, судя по лицам. Почему они решили так поступить с собой, с людьми? С моим папой?

Везде алые надписи – А2, Анархия Для Всех Абсолютна. А ведь правительство во главе с премьер-министром утверждали, что уничтожило эту группировку.

Они ошиблись, и вот кошмарное тому доказательство. Люди требуют отставки Пауэлл.

Подробности не задерживаются в голове – места, число убитых и раненых. Говорят об отце Сэм, и я перематываю, чтобы послушать.

На экране кадры с камеры наблюдения: девушка в поясе смертницы, бегущие с криками люди. Выстрел. Ударная волна разрывает девушку и все вокруг нее. В воздух подлетает машина и приземляется на другую. Из ее салона каким-то чудом выбираются Сэм с отцом, и меня охватывает дрожь, когда я осознаю, что они чуть не погибли. Сэм не говорила.

Журналисты выражают много восторгов по поводу того, как заместитель премьер-министра остался помогать раненым. Прежде чем уйти в политику, он служил в полиции.

Я смутно помню, что перед выборами рассказывали о его героизме, но даже не предполагала, что он боролся на самой передовой – был специалистом по контртеррористической работе и учился оказывать неотложную помощь.

Значит, мир терроризма он знает не понаслышке, а теперь столкнулся с ним лицом к лицу. Вместе с Сэм они оказались на волосок от гибели.

Я не забыла, о чем мы говорили, за что выступал он как общественный деятель и его партия: играть имеющимся раскладом.

Если бы выборы прошли иначе, если бы выиграла партия Грегори, ничего подобного могло бы не произойти?

Явка была очень низкая. Мало кто пришел голосовать. Лень? Безразличие? Или разочарование: за кого ни голосуй, ничего не изменится. А многие избиратели вовсе зря потратили свой голос – в знак протеста. И кто теперь громче всех жалуется на правительство и премьер-министра?

Мне было шестнадцать во время выборов. Я еще не имела права голосовать, хотя решалось мое будущее. Но дело не столько в выборах, сколько в бурных событиях, которые им предшествовали: выход из Евросоюза, День расставаний, когда мама уехала в Швецию, закрытие границ.

Почему я должна мириться с последствиями? Не хочу. Без папы мне нечего делать в этой стране.

Школа, оценки, университет – все это раньше казалось очень важным, но кто знает, когда школа вообще откроется?

Бессмысленно и дальше себе врать. Не важно, что она сделала или почему так поступила: единственный человек, который мне нужен сейчас, – моя мама.

– Как дела у Авы? – спрашивает папа.

– Не знаю, – честно отвечаю я. Он берет меня за руку. Хоть мне и не хотелось оставлять Аву, я должна была увидеть папу, собственными глазами убедиться, что с ним все в порядке. Мама тоже тут и тоже выглядит уставшей. Хотя обычно она завтракает одна, даже так поздно.

– У Авы есть другие родственники? – спрашивает мама, и я холодею, когда до меня доходит: я и думать об этом забыла после всех событий. Ава не знает, что случилось с ее мамой и почему она ушла. Стоит ли рассказывать? Надо ли?

– Не уверена, – ответила я, значит, ей совсем некуда идти. – Она может пожить у нас? Подольше.

Родители обменялись взглядами.

– Нам следует думать в первую очередь о благополучии Авы, – сказал папа наконец.

Ответить я не успела – внесли завтрак.

– Не знаю, как вы, а я голоден как волк, – говорит папа. Если дело касается чего-то серьезного, неукоснительно соблюдается правило: сначала еда, потом разговоры. Папа любит повторять, что так мы помогаем пищеварению, но мне кажется, чем больше откладываешь разговор, тем меньше шансов его вообще начать.

Папа набросился на еду, будто голодал весь день, а мы с мамой ковыряемся в тарелках, но в этот раз причина явно не в том, что она беспокоится за фигуру. Под глазами темными тенями залегла тревога, заметная при утреннем свете.

Наконец папа отложил вилку.

– Расскажи, что можешь, – прошу я.

– Вы уже многое знаете из новостей, – отвечает он с усталой полуулыбкой. – Анархия Для Всех Абсолютна – А2 – возродилась и обрела еще большую поддержку. В основном среди недовольной молодежи. И они заранее спланировали эти взрывы.

– Зачем? Чего они хотят?

– Их главная цель – сеять хаос, что касается других – не ясно. Не стоит беспокоиться, мы вновь их прижмем.

– Ты не знаешь наверняка. В прошлый раз вы уже уничтожили их в Лондоне и не предполагали, что подобное может повториться.

– Не предполагали.

– Ну и как же вы собираетесь их остановить, если не знаете их дальнейших планов?

– Саманта. – Мама предостерегающе на меня глянула.

– Все нормально, – отвечает папа. – В отличие от прессы, она меня еще жалеет. Могу только уверить, что мы делаем все, что в наших силах.

И он принимается объяснять, как для нас усилятся меры безопасности, но я слушаю вполуха. Если правительство не может остановить подобное, то кто может?

Можно бесконечно усиливать меры безопасности, но будут ли люди в безопасности?

Странный день… Хотя «странный» – не самое подходящее слово. Абсурдный? Такое чувство, будто все происходит не по-настоящему. Я заглянула к Аве дважды: сначала она попросила оставить ее временно одну, а потом уснула или, может, просто очень хорошо притворялась спящей.

Я пыталась нарисовать все то, что видела вчера, чтобы избавиться от воспоминаний. Но ощущение кисти в руке почему-то только усиливало нереальность происходящего.