Эдуард Голубев - Это было в Веморке

– Якоб, я не хочу переписывать эти чертовы поезда и корабли. Я хочу их пускать на дно и под откос. Можно будет и парочку казарм подорвать. Наша земля должна гореть под их ногами. Что толку от всех этих бумажек?

– Питер, послушай меня внимательно. Я тоже горю желанием отправить на тот свет хоть пару десятков гитлеровцев. Но у нас есть руководство, которое решает, что на данный момент нам делать. Поверь, им виднее. Если они хотят, чтобы мы сейчас были их глазами и ушами здесь, значит так надо. Нам категорически запрещают какие-либо диверсии. Сейчас они ни к чему не приведут, а только ухудшат обстановку, – и, положив руку ему на плечо, Якоб добавил, – придет время и я уверен, мы потопим какое-нибудь их, как ты сказал, чертово судно.

Спустя десять дней в Веморк прибыли рассчитанные Логдэ пластины, и целую неделю он не появлялся в Рьюкане, контролируя полностью их установку. Не только в Берлине, но и здесь уже тоже скучали о нём. Ада несколько раз в день обходила его дом и неизменно ночевала на крыльце. Спрятав нос в сложенные лапы, она не теряла внимание, вслушиваясь в каждый шорох вокруг и вглядываясь в темноту.

После окончание работ по установке, Лотар должен был встретиться с Йозефом Тербовеном. Озадаченность рейхскомиссара сразу передалась Логдэ – в Берлине требовали увеличить производство тяжелой воды.

– Я вижу только один способ, – сказал Лотар, – это удвоить количество электролизных установок с девяти до восемнадцати. На большее мощностей не хватит. В прошлый раз в моём докладе были все требуемые чертежи для их производства.

– Хорошо, я сообщу о твоем предложении в Берлин.

–Герр Тербовен, разрешите один вопрос, – с опаской спросил Лотар, и после молчаливого согласия, продолжил. – А сколько её требуется?

Рейхскомиссар внимательно посмотрел на Лотара и тихо ответил:

– Десять тонн в год.

– Это невозможно. Извините меня за дерзость. Я понимаю, что для фюрера нет такого слова, но не могу обещать того, чего не выполню. При восемнадцати установках, максимально, на что будем способны, это четыре с половиной тонны в год.

Йозеф Тербовен, со скрытыми нотками понимания в голосе, ответил:

– Лотар Логдэ, я ни грамма не сомневаюсь в вашей компетенции, но цифру вы услышали. Возвращайтесь на завод. Желаю удачи.

Выходя из здания парламента, Лотар отчётливо понимал только одно – Веморк станет его домом на несколько лет. Та серьезность, которая была на его лице, прибавила Логдэ годы и не скрылась от зоркого взгляда человека в легкой куртке, который всем своим видом показывал полное безразличие ко всему происходящему, спокойно затягивая сигарету. Машина с Лотаром проехала всего в двух метрах от него и, повернувшись ей вслед, Якоб подумал: “Лотар Логдэ, много бы я сейчас отдал, чтобы узнать, о чём вы там говорили”.

Весь обратный путь в Рьюкан Лотар смотрел в окно, не замечая ничего и думая только о Лионе. Как же ей сообщить. Затем, придя к выводу, что времени предостаточно, как-никак, а прошло только полтора месяца, он решил не спешить. Что-нибудь да подвернётся. Надо будет поговорить с Михаэлем Штенцем и, успокоившись, он уснул.

– Где вы живете? – слова водителя разбудили его и, указав, где остановиться, он вышел из машины, направившись к дому. Уже у двери он опять услышал звук слабо похожий на “мяу”. “Это она с вами здоровается”, – вспомнил Лотар слова Льот и оглянулся. Из-за травы выглядывала Ада.

– Привет, Ада! Пришла в гости, ну заходи.

По-кошачьи грациозно, Ада прыгнула через траву и с гордо поднятым хвостом рысцой побежала в открытую дверь и, как подобает настоящему криминалисту, не спеша, с расстановкой, начала изучать комнаты. Лотар с улыбкой наблюдал за этим процессом. Тумбочка около окна, накрытая сверху куском мягкой материи, привлекла её внимание и, запрыгнув туда, Ада несколько раз покрутилась на одном месте и легла.

– Нашла себе место. Теперь оно твоё, – сказал Лотар, рассматривая большие карие глаза этой маленькой рыси.

Вчера в Осло Логдэ уехал прямо с завода и поэтому велосипед остался там, так, что утром пришлось идти пешком. Ада, как преданный страж шла рядом до самой окраины Рьюкана, а затем исчезла в лесистом склоне ущелья. Хищник вышел на охоту.

То же самое можно было сказать о Якобе. Для него началась своя охота. Второй день у него была дилемма: одна сторона – он нужен здесь в Осло, а другая – Веморк очень далеко и это затрудняет выполнение задания по заводу. Нет, однозначно, он должен быть там, а в столице вместо себя можно оставить Питера. Пусть парень горячий, но зато надёжный и не глупец. А хладнокровие и осторожность в такое время приходит быстро. Это он знал по себе. Естественно этот вопрос мог решить только Йомар Брун, и на следующий день Якоб разговаривал с ним на эту тему.

– Этот вопрос, конечно, решаем, но на данный момент ваше появление на заводе может вызвать подозрение. Давайте подождём. Я чувствую, скоро будут какие-то перемены и под их завесу вас можно будет устроить на завод, – размышлял вслух Йомар Брун.

– С чего вы взяли насчёт перемен? – спросил Якоб.

– Помните немца, молодого ученого, о котором я вам говорил…

– Лотар Логдэ, – перебил Якоб.

– Да, он самый. Так вот, последние несколько дней его поведение изменилось. Логдэ явно чем-то озабочен. Не знаю причину, но мне кажется это связано с производством на заводе.

– Вроде картина проясняется, – сказал Якоб, вспомнив лицо Лотара, когда он выходил из здания парламента, – скоро мы всё узнаем.

“Скоро” наступило через два месяца, когда на завод поступили первые три установки. Глаза Лотара горели, когда новенькие электролизёры стали на свои места. С какой скоростью процесс набирал обороты, с такой же увеличивался знак вопроса у норвежского сопротивления. Йомар Брун сдержал своё слово и Якоб уже работал на заводе, внимательно наблюдая за всем происходящем. Но больше всего его интересовал этот молодой немецкий ученый.

Англичане с каждым радиосообщением из Веморка также пристально следили за производством тяжелой воды. Ученик Вернера Гейзенберга, принявший восемь лет назад английское гражданство, немецкий ученый Рудольф Пайерлс сумел убедить Уинстона Черчилля в разработке ядерного оружия. Но на тот момент Британия не могла позволить себе, в отличие от Германии, полномасштабной работы в этом направление. Их волновало одно – не дать на острове появиться отпечаткам колес немецкой техники. Если Гейзенберг и его группа уже приступила к созданию урановой машины, то Пайлерс занимался расчетами. Когда ему задали вопрос по поводу тяжелой воды и сказали, что немцы серьезно занялись её производством, надо признать, его это поставило в тупик. Несомненно, тяжелую воду можно использовать в ядерном реакторе как замедлитель, но гораздо практичней было бы применение дешевого и доступного графита. Вот это не давало ему покоя. Он не верил, что Вернер Гейзенберг этого не видел. С другой стороны, может заблуждался он. Как оказалось впоследствии, ошибался третий. Профессор Вальтер Боте участвовал в немецком “урановом проекте” и летом этого года он доказал, что использование идеально очищенного графита как ничто подходит для решения данной задачи. Через полгода был проведен повторный опыт с заказанным специально для него чистейшем электрографитом. Это было фиаско. Эксперимент не удался и Вернер Гейзенберг остановился только на тяжелой воде. Лишь в 1945 году удалось обнаружить ошибку. В графите было ничтожное количество азота попавшего из воздуха, но время, как известно, не возвращается. Уже было поздно.