Владимир Моисеев - Внутреннее задержание [СИ]

В демократическом обществе все устроено значительно проще. Граждане вольны жить или умирать по своему разумению. Такова цена за предоставленную свободу передвигаться, читать, слушать и смотреть. Не следует эти слова воспринимать как апологию вседозволенности, не подконтрольности и анархии. Напротив. Даже в самых продвинутых демократиях мира не предусмотрено существование гражданских прав, функционирующих отдельно от финансовых потоков и людей эти потоки контролирующих. Запомним это на будущее.

Итак, при демократии люди независимы от попечения своего хозяина. В сложившихся обстоятельствах истинная добродетель хозяина состоит в умении добиться от рабов четкого исполнения приказов. Делать это они должны добровольно, с чистым сердцем, не замечая следов принуждения. Их сознание должно быть подготовлено к жизни в современном обществе. Высшим смыслом и делом чести для каждого гражданина должно стать добросовестное исполнение приказов начальников. Это право должно быть наикрепчайшим образом закреплено в генетическом коде.

Для достижения столь важной цели не следует пренебрегать мелочами. Особо пристальное внимание следует обратить на кинематограф и литературу. Их влияние на мировоззрение не интеллектуалов трудно переоценить. Например, без помощи массовой культуры просто невозможно выработать у населения инстинкт обожествления владельцев крупных денежных средств.

Подобная практика неминуемо ведет к снижению общего интеллектуального уровня потребителей, но эта проблема легко решается подменой предмета притязаний. Вместо освоения космического пространства можно предложить строительство кольцевой автомагистрали или другого подобного завораживающе огромного проекта. Для этого был придуман специальный термин — «стройка века». На неокрепшие умы гигантомания воздействует безотказно. Возводить важные для воспитания людей объекты следует медленно и за очень большие деньги. Любые упоминания о «стройке века» обязательно должны сопровождаться невразумительными разъяснениями и расчетами, которые не могут быть проверены.

Люди должны вновь и вновь убеждаться в том, что использование мозга для разрешения любых проблем, государственных или личных, не только бессмысленно, но и абсурдно.

— Что это за ерунда? — спросил Зимин.

— Не понравилось? Вот и Нина осталась недовольна. Неужели вы не видите, что мне удалось нащупать главные условия для обретения всеми без исключения людьми истинного счастья!

— Нет. Но вечером я обязательно перечитаю.

Дверь за пациентом захлопнулась. Зимину было не по себе. Понять причину неожиданного дискомфорта у него не получалось. И думать об этом он не хотел. Но не вышло. Он не мог отделаться от навязчивой мысли: «Вот и пришел конец моим испытаниям». Какой конец? Каким испытаниям? При чем здесь Чепалов? Ответа не было. Но не потому, что голова плохо работала, а потому что ему не за что было зацепиться при анализе ситуации. Случается иногда, что формальная логика буксует, а здравый смысл не способен помочь, только затрудняет понимание.

Чепаловым были произнесены какие-то важные слова, установить которые не удалось, разбившие представления Зимина в дребезги. Какие слова? Непонятно. Можно было бы припомнить все-все слова, произнесенные Чепаловым, выписать их на листок бумаги и отыскать самые важные из них. Те, что вывели его из себя. Но это было бы еще смешнее, чем попробовать забыть обо всех неприятных предчувствиях и сделать вид, что все в порядке.

Однажды он пытался преодолеть подобным способом приступы страха, возникавшие у него, когда он смотрел на свое изображение в зеркале. Зимину захотелось, чтобы Горский немедленно поправил его зрение, но понял, как глупо это будет выглядеть. Он вспомнил, каким дураком выглядел во время прошлых «коррекций зрения». И ему стало стыдно. Как он — психофизик — мог поверить в эту примитивную сказку о «неправильно функционирующих глазах»? Зимин не сомневался, что Горский воздействовал на его сознание, исправляя его. Зачем? С какой целью? Он, конечно, знал, что подобные активные воздействия на мозг пациентов являются основным способом лечения. Но он и подумать не мог, что подобные методы применят к нему самому.

А ведь неплохо было бы выяснить, что Горский делал с его сознанием. Что менял, что добавлял, что стирал?

Самому это выяснить будет практически невозможно. Человеческая память очень пластична. Она способна и без чужого воздействия заполнять утраченные воспоминания псевдофактами. На этой способности мозга поддерживать видимость последовательности причинно обусловленных событий и основан метод ложной памяти.

Можно сколько угодно вспоминать, как менялись его аксиомы восприятия после «корректировок зрения», но это не поможет. Человек не способен фиксировать смену мировоззрений. Каждый раз ему будет казаться, что он всегда придерживался одних и тех же убеждений. Тех, которые ему записали в кору головного мозга в последний раз.

Понял Зимин только одно, гнусная рожа, которую он был вынужден наблюдать в зеркалах, принадлежала не ему, а его телу с записанной чужой памятью в голове. Еще бы она ему нравилась!

Но выход всегда можно найти. Проще всего выпутаться из этого дурацкого положения — поговорить с Горским. Зимин приготовился к непростому разговору. Он решил, что нужно выписать на листок бумаги несколько вопросов и продумать тактику поведения при допросе начальника.

Но ничего не вышло. Горский пришел к нему, когда еще он не был готов. Но откладывать разговор не имело смысла. И Зимин начал без подготовки.

— Ты, копался в моей голове, Максим.

— А ты копался в моей. Подумаешь!

— Зачем?

— Так делается наука.

— И чего ты хотел добиться?

— Как всегда пытался приблизиться к истине.

— Истина находится в моей голове?

— Твоя ничуть не хуже любой другой. Даже лучше.

— Чем же это?

— Ты отличный психофизик.

— Но почему именно я? Психофизиков много.

— Ты сам так решил.

— Я ничего не помню.

— Защитная реакция организма.

— Мое сознание вынуждено было защищаться?

— Конечно. Как и сознание каждого человека в любой случайный момент времени.

— Ты корректировал мою память. Зачем?

— Хотел спасти тебя.

— От неприятностей?

— Иногда приходится помогать людям, у которых все в порядке.

— Ты говоришь загадками.

— У каждой загадки должна быть разгадка. Если бы не было, их бы называли по-другому. Притчами.

— Расскажи мне про меня.

— Загадку или притчу? Что про тебя рассказать?

— Скажи мне честно. Я в беде?

— Значит, притчу. Ты путешественник, заблудившийся в незнакомом городе.