Владимир Моисеев - Вот-вот наступит счастье [СИ]

Вот как это получилось с сектантами. Отказ от такого долгожданного, казалось бы, бессмертия для них выбор естественный. Принять этот подарок (?) они могут, только отказавшись от своей веры. Зимин представил, как они усаживаются в кружок и начинают прикидывать, выгодно ли им будет поменять свою веру на кота в мешке. Абсурд!

И не нужно говорить об истине. Это вопрос скользкий. Истина, как известно, принадлежит Коллегии. Ученым и сектантам придется подчиниться.

Вернулся Василий. Он был в хорошем расположении духа. Угадать, как он провел последние десять минут, было нетрудно.

— Вижу, не удержался? — спросил Зимин, стараясь, чтобы его вопрос прозвучал укоризненно.

— И как только вы догадались, шеф? Очень уж он был спокоен. Это неправильно. Надо было помочь человеку понять, где он, зачем и почему.

— Прибудет в пункт назначения с синяком под глазом?

— Пожалуй, что и так, — согласился Василий.

— Куда его, кстати?

— В нижнее поселение.

— Ух ты! Не слишком ли сурово?

— В самый раз. Встретится там с дружками своими, которых на прошлой неделе повязали. И начнут они жить своим хозяйством по сектантским правилам. Никто им мешать не будет. Главное — отселить их от нормальных людей, чтобы не смущали умы своими дурацкими идеями. Вот и посмотрим, как они справятся.

— Тяжело им будет.

— Еще бы! Но никто их не неволил, они добровольно решили, что самые умные. Так что, шеф, не обижайтесь, распишитесь и получите.

— Сектант назвал меня инквизитором.

Василий довольно заулыбался.

— Приятно. Вот, казалось бы, никчемный человечек, а понимает!

— Как-то это звучит оскорбительно!

— Бросьте, шеф! Сектант похвалил вас! Только дураки твердят о якобы безнравственности инквизиции. Это пример безответственного отношения к самому понятию «инквизиция». То есть о ней пытаются говорить как о чем-то ужасном, темном, кошмарном, чуть ли не преступном. Но вот что любопытно: историкам хорошо известно, что многие жертвы инквизиции шли на костер с радостью, полностью соглашаясь с приговором, потому что по доброй воле хотели избавиться от дьявола, захватившего их души, несчастные души, заметим. Единение жертвы и палача в инквизиции — вовсе не выдумка, а духовная реальность эпохи. В конце концов, они делали одно дело.

— Как-то это глупо звучит.

— Я тоже так сначала думал, а потом познакомился с рядом исторических документов. Кое-что я запомнил на всю жизнь. Например, протокол пыток некоего Родриго Франко Тавареса, одного из иудействующих еретиков, судимого в 1601 году Священным трибуналом: «Родриго Франко был предупрежден, что если при пытке он умрет или члены его будут повреждены, сие произойдет по его вине, ибо не захотел сознаться и сказать суду правду. По прочтении приговора подсудимый крикнул: «В добрый час!» После увещевания, чтобы он говорил правду, было приказано вывернуть ему руки. Он громко многократно произнес: «Добрый Иисусе, пресвятая дева, помогите мне!» Подсудимого предупредили, что пытка продолжится до тех пор, пока не будет услышана правда, подсудимый твердил одно: «В добрый час! Продолжайте!»

Работы было немного. Люди старались не попадаться на глаза квартальным уполномоченным, а потому и поток доносов стал иссякать. Положительные характеристики с места жительства гарантировали получение рецептов. Так что горожане старались вести себя дисциплинировано и осмотрительно. Зимина это устраивало, чем меньше на допрос приводили подследственных и задержанных, тем легче у него становилось на душе. Он не любил без нужды карать людей.

Но и без жестокости обойтись было нельзя, слишком большая ответственность возлагалась на него. Зимин не имел права пропустить врага. За понятным обывательским недоверием к неминуемо надвигающемуся практическому бессмертию, могло скрываться что-то другое, опасное. Он должен был исполнять свой долг.

Недоверие поселилось в душе Зимина. Он вынужден был обнюхивать руки подозрительных людей. Зимин не мог начинать разговор с незнакомцем, пока не убеждался, что руки у того не пахнут керосином, и он не является поджигателем. Пожары оставались самой неприятной из проблем, стоящих перед Коллегией. Прежде всего потому, что не удавалось понять логику преступников. Никакой связи с протестами против практического бессмертия обнаружить не удалось. Люди почему-то любили смотреть на горящие дома. Почему? Никто этого не знал.

В кабинет заглянул Василий и сказал:

— Тут к вам один сам пришел.

— На этот раз поджигатель? — на всякий случай спросил Зимин.

— Нет. Проповедник из Храма взаимопомощи.

— Опять! Сколько можно!

Эти самозваные болтуны могли вывести из себя даже самого спокойного человека, они умели выворачивать наизнанку наипростейшие вопросы и любили поговорить о разных сложных для понимания вещах. Зимин старался не попадаться им на глаза, но они приходили сами.

— Можно мне поговорить с вами по душам, господин Зимин? — спросил проповедник Кузьма, остановившись на пороге.

Этот человек стал появляться в группе нормализации с пугающей регулярностью. Рассказывал о своих планах и просил совета, когда его замыслы оказывались излишне заковыристыми. У Зимина даже появилось подозрение, что настоятель Кузьма проводит на нем сложный научный эксперимент, пытаясь выяснить его истинное отношение к предстоящему бессмертию. Наверное, он не исключал, что оно окажется враждебным. Кузьма не видел в этом ничего зазорного. Однажды он откровенно высказался по поводу неспособности людей подчинять свою жизнь даже самой привлекательной идее. Он сказал: «Разве способен простой человек, каких бы прогрессивных взглядов он ни придерживался, какую бы важную должность ни занимал, полностью контролировать свое подсознание? Его разум может выстраивать сколь угодно логически обоснованные теории, но нутро обмануть нельзя, рано или поздно оно даст о себе знать, и теория будет отброшена, едва вступив в противоречие с иррациональными потребностями, без которых человек не может считаться человеком».

Насколько понял Зимин, это высказывание было едва ли не самым важным в учении Храма взаимопомощи. Не удивительно, что адепты Храма были поддержаны новой наукой. Отказ от абсолютного диктата причинности не мог не получить одобрения Коллегии.

И расплачиваться за эту странную дружбу должен был Зимин, потому что именно ему приходилось выслушивать откровения Кузьмы.

Честно говоря, само существование Храма настолько противоречило политике практического бессмертия, что было непонятно, почему их деятельность до сих пор не запрещена, почему эти люди свободно перемещаются по городу и ведут разрушительные проповеди. Это ведь они объявили важнейшим интеллектуальным достижением цивилизации осознание того факта, что люди смертны. От них пока еще никто не слышал ни одного доброго слова в поддержку бессмертия. Именно смерть была главным объектом их поклонения. Они говорили только о смерти. Точнее, о самоубийствах. Слово «взаимопомощь» имело для них лишь одно толкование. В Храме помогали красиво и безболезненно уйти из жизни.