Владимир Моисеев - Вот-вот наступит счастье [СИ]

Свежий воздух явно пошел женщине на пользу, ее лицо стало терять неприятный зеленый оттенок, порозовело. Это было хорошо. Значит, он поступил правильно.

— Вам лучше? — спросил Зимин. — Отпустите меня, пожалуйста.

— У меня кружится голова.

— Послушайте, кстати, не знаю, как к вам обращаться? Кто вы? И что делали в Управлении?

— Слишком много вопросов. Я должна сначала выпить чашечку кофе.

— Как вас зовут?

— Тамара.

— Странно, — сказал Зимин. Он вспомнил, что именно так звали девушку в недавно привидевшемся ему эпизоде про Ника Пратова, его друга, хорошего ученого, а теперь террориста. Получается, что придуманная им встреча все-таки состоялась. Все произошло так быстро и неожиданно, что он растерялся.

За столиком в небольшом ресторанчике, куда Тамара привела Зимина, он сумел ее рассмотреть: молодая, лет двадцати пяти, красивая, умная. Она говорила о пустяках: последних премьерах кинобоевиков, кретинизме модных блогеров, о том, как трудно найти сейчас хорошую новую интересную книгу. Зимин догадался, что это была тонкая лесть — вроде бы, его, Зимина, выводили за рамки плохих писателей. И обязательно прочитали бы его сочинения, если бы смогли раздобыть. Однако все оказалось сложнее. Он понял, что его хвалить не будут.

— Мне все чаще не нравятся ваши тексты, — ни с того ни с сего заявила Тамара. — Вы потеряли ориентиры, это опасно.

— Вот как? — удивился Зимин. — Неужели вы читаете мои книги?

— Постоянно.

— Это же здорово!

— Меня заставляет работодатель.

— Кто же этот замечательный человек?

— Сомневаюсь, что вам нужно это знать. Но я говорю не про само чтение, а про то, что вы пишите. Это ужасно, страшно думать, что ваши книги читает кто-то еще. Я — человек подневольный, но кое-что в жизни понимаю. Но как отразятся ваши туманные измышления на сознании неподготовленного человека?

— Не понимаю. О чем вы?

— Вы слишком легко согласились с Запретом науки. Словно бы подталкиваете и других смириться.

— Я? С чего вы взяли?

— Ваши герои — слабаки!

После таких обидных и несправедливых слов поверишь в самые невероятные совпадения. Эта Тамара, кажется…

— Покажите мне свои руки.

— Зачем?

— Покажите.

Тамара нахмурилась, недовольно заворчала, но руки все-таки протянула. Зимин понюхал и уловил явный запах керосина.

— Это вы подожгли Управление?

— Нет. Но даже если бы и я? Подумаешь. Что такого? Неужели вы против?

— Хороших террористов не бывает.

— Я запачкала руки краской, отмывала бензином.

— Это неважно. Мне пора, не буду вас задерживать. Прощайте. Передавайте привет Нику Пратову.

— Как вы догадались, что он мой работодатель?

— Это неважно.

В одном Тамара была права, хочешь завоевать сердца читателей, пиши правду. Зимин всегда стремился быть честным, и не его вина, что могло создаться впечатление, что он боится быть точным в описании каких-то важных событий, имеющих общественное значение. Дело было не в трусости. Просто сейчас он предпочитал писать о мелких частных вопросах, которые занимают исключительно его, а не общество. Да, Зимин знал о том, что по-настоящему волнует людей. Запрет, например. Но он не был уверен, что его мнение кому-то интересно. Не исключено, что читатели даже не поймут, что он в своем тексте говорит именно о Запрете. Зимину было важно другое, чтобы он сам понимал, о чем пишет и для чего. Честно, но глупо — даже простое предположение, что о его текстах могут так говорить, приводило Зимина в бешенство. Этот кошмар заставлял его переписывать готовые тексты десятки раз. До полного измождения.

Легко Тамаре говорить о Запрете, а вот Зимин не знал, как правильно писать о нем, потому что так и не сумел до конца сформулировать свое мнение. Он не мог понять смысла Запрета, следовательно, не мог принять его или, наоборот, отвергнуть, признав величайшим злом. Зимин не любил судить о том, чего не знает или не понимает. Однако смысл обязательно должен был быть. Только как его обнаружить?

Слова разгадки были сегодня произнесены, он в этом не сомневался. Пока они ускользали от него, но это не страшно, у него есть три месяца, чтобы разобраться во всем. Зимин заставил себя еще раз прослушать интервью фон Могилевца. Но это не помогло. Он стал вспоминать разговор с Ручиным. Важно было восстановить детали, интонации, намеки. Ручин выглядел странно и говорил загадочные фразы. Не помогло, тяжело анализировать разговор, который для тебя ничего не значил. Особенно, если ты старался пропускать реплики собеседника мимо ушей.

Ну, про бессмертие — это понятно. Наступает новая эра. Люди избавляются от самого гнусного ограничителя их поступательного продвижения к совершенству — ожидания смерти. Счастье всем, почти даром. Ожидается, что это приведет… А вот, кстати, к чему это приведет? Так сразу и не скажешь. Очередная загадка.

Зимин отметил, что удачно подобрал слово, потому что, при любых раскладах, загадки предпочтительнее проблем. Люди предпочитают играть, а не переживать и волноваться. Нет, неприятности никому не нужны. Только вот куда от них денешься?

Люди так устроены, что без труда находят проблемы на свою голову. Механизм этой необъяснимой напасти как-то связан с психологией, но как, до конца не ясно. Зимин понимал, что об этом стоит написать книгу, но желания заниматься этим не испытывал. Ему было скучно. Значит, его задели другие слова.

Как там фон Могилевец сказал: «За пятьсот лет можно легко собрать достаточную для счастья сумму». Вот с этим следовало разбираться. Зимин представил себе несчастного человека, обреченного на пятьсот лет рабства. Провести в нищете семь жизней, рассчитывая, что ему потом разрешат вздохнуть свободно, — страшное наказание. Вспомнит ли кто-нибудь через пятьсот лет про обещанное горемыке счастье? Да и удастся ли ему скопить состояние? Кризисы и денежные реформы еще никто не отменял. Кстати, это отличный механизм для того, чтобы отсеивать особенно настойчивых собирателей денег. К тому же можно было не сомневаться, что богатые за пятьсот лет сумеют собрать гораздо больше добра, чем бедняки. Так что разница в благосостоянии между ними не только не сократится, но и стократно увеличится.

Но и это было не то главное, о чем ему нужно было обязательно вспомнить. Да, пятисотлетнее рабство вполне сюжетообразующий факт, но было произнесено что-то еще, не связанное с теорией. Конкретное упоминание о чем-то на первый взгляд и не очень существенном, но сверхважном для понимания происходящего вокруг.

И Зимин стал перебирать в памяти события, которые произошли с ним в последнее время, и внезапно понял, что ключ к разгадке — его странная поездка в Зону досуга. Не просто так Ручин, чуть ли не прямым текстом, объявил Зимина идиотом, он, видите ли, не удосужился разузнать, за какой надобностью туда отправляются люди. Легче всего поездки в Зону досуга можно было объяснить обычной человеческой жадностью. Признаться, вполне понятном в данных обстоятельствах чувстве. Кому охота пятьсот лет зарабатывать в поте лица жалкие копейки, если можно попробовать выиграть те же деньги за неделю?