Олдос Хаксли - О дивный новый мир. Остров

— Но как я понял, здесь, на Пале, они так не считают.

— Вот именно — не считают.

И она продолжила плакаться о том, как ее несчастного малыша намеренно повергли в нечистоту и даже активно подталкивали на связь с одной из этих слишком рано повзрослевших развращенных девиц, которых на Пале развелось в последние годы слишком много. А когда обнаружили, что он не из тех легкомысленных мальчишек, которые стремятся соблазнить девушку (ведь Рани воспитала в нем убеждение в Святости самой природы Женщины), то заставили девицу приложить все усилия, чтобы соблазнить его.

«Добилась ли девушка успеха? — гадал Уилл. — Или же Антиной уже тогда был надежно защищен от посягательств противоположного пола маленькими дружками одного с ним возраста или еще более надежно и эффективно зрелым, опытным и властным педерастом? Каким-нибудь швейцарским предшественником полковника Дипы?

— Но это еще не самое страшное. — Рани понизила голос до испуганного театрального шепота. — Одна из матерей из опекунского комитета — матерей, обращаю на это ваше особое внимание, — посоветовала ему взять курс уроков.

— Какого рода уроков?

— Того, что они именуют эвфемизмом «Любовь». — Она наморщила нос так, словно почувствовала запах из канализационного люка. — Уроки, представьте себе, — ее отвращение сменилось открытой злостью, — которые преподает не девушка, а Женщина.

— Боже милостивый! — воскликнул посол.

— Боже милостивый! — покорным эхом повторил за ним Уилл.

Он понимал, что женщины постарше были в глазах Рани гораздо более опасными конкурентками, чем самые развратные из юных дев. Хорошая и умелая учительница любви становилась равной матери, имея при этом чудовищно несправедливое преимущество, потому что могла не опасаться перейти запретную черту кровосмешения.

— Они обучают… — Рани колебалась, но потом продолжила: — Они обучают Особым Способам.

— Что это за способы? — поинтересовался Уилл.

Однако она не могла заставить себя описывать столь отталкивающие подробности. Да в этом и не было необходимости, потому что Муруган (благослови Господь его непорочную душу!) отказался их слушаться. Аморальные уроки, которые бы преподавала женщина, годившаяся ему в матери, — от самой по себе идеи его тошнило. И ничего удивительного. Его взрастили в священном почитании Идеальной Чистоты.

— Они проповедуют Брахмачарью, если вы знаете, что это такое.

— Знаю, — ответил Уилл.

— И это еще одна причина, почему его болезнь стала нежданным благом, словно была ниспослана Свыше. Не думаю, что мне удалось бы воспитать его таким на Пале. Здесь его на каждом шагу подстерегали бы дурные влияния. Силы, борющиеся против Чистоты, против Семьи, даже против Материнской Любви.

Последнее замечание привлекло интерес Уилла.

— Они реформировали даже вопросы материнства?

Она кивнула:

— Вы себе представить не можете, насколько далеко здесь все зашло. Но Кут Хуми знал, каким опасностям мы подвергнемся на Пале. И что же происходит? Мой Малыш заболевает, и врачи отправляют нас в Швейцарию. Подальше от стези Греха.

— Но как же тогда получилось, — спросил Уилл, — что Кут Хуми позволил вам отправиться в Крестовый Поход? Неужели он не предвидел событий, которые начнутся, как только вы уедете?

— Он предвидел все, — сказала Рани. — Соблазны, сопротивление, массированную атаку всех Сил Зла, а потом — в самый последний момент — спасение. Долгое время, — объяснила она, — Муруган не давал мне знать о том, что происходит. Три месяца под давлением Сил Зла оказались для него невыносимы. Он начал с намеков, вот только я была слишком поглощена Миссией, порученной мне Наставником, чтобы понять их. Но кончилось тем, что он написал мне письмо, где все рассказал откровенно — в деталях. Тогда я отменила последние четыре лекции в Бразилии и помчалась домой с такой скоростью, на какую только способен современный реактивный самолет. Неделю спустя мы уже снова оказались в Швейцарии. Только я и мой Малыш. Наедине с Наставником.

Она закрыла глаза, и на ее лице отобразилось выражение злобного и торжествующего экстаза. Уилл от омерзения отвел глаза в сторону. Эта самозваная святая, эта спасительница человечества, эта хищная мать, буквально пожиравшая свое дитя, — неужели же она никогда, ни на мгновение не могла увидеть себя со стороны? Такой, какой видели ее другие? Имела ли она хоть какое-то внятное представление, что сотворила и продолжала творить со своим бедным и не слишком умным, все еще очень юным сыном? Ответом на первый вопрос могло служить четкое «нет». А по поводу второго оставалось только гадать. Возможно, она действительно и простодушно не ведала, каким воспитала сына. Но с другой стороны, могла четко все понимать. Понимала, но предпочитала происходившее у Муругана с полковником Дипой передаче его обучения в руки другой женщине. Женщина была способна заменить ее; полковник с этой точки зрения не представлял опасности.

— Муруган рассказал мне, что собирается реформировать так называемые реформы.

— Я денно и нощно молю Бога об этом, — сказала Рани тоном, который напомнил Уиллу о его деде, архидьяконе. — Прошу Всевышнего наделить его необходимыми Силой и Мудростью.

— А что вы думаете о его прочих проектах? — спросил Уилл. — О нефти? О промышленном развитии? Об армии?

— Я не слишком сильна в экономике и политике, — ответила она с легким смехом, призванным напомнить, что он все-таки разговаривал с персоной, прошедшей Четвертую Инициацию. — Спросите Баху, как он смотрит на все это.

— Я не имею права высказывать свое мнение, — возразил посол. — Будучи иностранцем и, более того, официальным представителем зарубежной державы.

— Ну, не такая уж она и зарубежная, — сказала Рани.

— Только в ваших глазах, мэм. И как вам известно, в моих тоже. Но если встать на позиции членов правительства Палы, то я — стопроцентный иностранец.

— Разве это мешает вам иметь личный взгляд? — сказал Уилл. — Не стоит только, думаю, излишне одобрять ортодоксальную линию местных властей. Кстати, — добавил он, — я нахожусь здесь не при исполнении профессиональных обязанностей. Вы не даете мне интервью, многоуважаемый посол. Все сказанное здесь останется строго между нами и не будет опубликовано.

— Значит, не для обнародования в печати, это раз, а я буду высказываться только от себя лично, не отражая официальной точки зрения, это два. В таком случае могу заявить, что считаю нашего юного друга абсолютно правым.

— А это, безусловно, подразумевает, что политику нынешнего паланского руководства вы считаете абсолютно неправильной.

— Абсолютно неправильной, — повторил мистер Баху, и аскетическая маска Савонаролы неожиданно осветилась лукавой улыбкой Вольтера. — Абсолютно неправильной, но только потому, что она настолько безукоризненно правильна.