Наоми Алдерман - Сила [litres]

Закончив, они сваливают его обратно в бассейн, и Рокси поджигает воду, всего разок. На вид – как будто у него прихватило сердце, он грохнулся в воду, обосрался и утонул. Короче, слово они держат. Потом переодеваются и на прокатной машине уезжают в аэропорт. Даже дыры в заборе не остается.

В самолете Рокси спрашивает:

– И что теперь?

И Даррелл отвечает:

– А ты как хочешь, Рокс?

Она сидит, чуя в себе силу, кристальную и кромешную. Убить Ньюленда – ощущение было ничего так. Посмотреть, как он весь деревенеет, а потом замирает навсегда.

Рокси вспоминает, что говорила Ева, – что о явлении Рокси она знала заранее. И что видела ее судьбу. И что Рокси сотворит новый мир. И что в руках ее будет сила и власть изменить все.

Рокси чувствует силу в пальцах: замахнись кулаком – и в этом мире пробьешь дыру насквозь.

– Я хочу справедливости, – говорит она. – А потом я хочу всего остального. Ты со мной? Или против меня?

Они приезжают, а Берни сидит в кабинете, бухгалтерию свою изучает. Какой-то он старый, думает Рокси. Небрежно побрился, – на шее и подбородке торчат клочья. А еще он теперь пахнет – от него несет заветренным сыром. Рокси прежде не приходило в голову, что он старый. Она и Даррелл – его младшенькие. Рики тридцать пять.

Берни их поджидал. Наверно, Барбара сказала, что отдала Рокси блокноты. Они перешагивают порог, и он улыбается. Даррелл с заряженным ружьем держится у Рокси за спиной.

– Ты пойми, Рокс, – говорит Берни, – я любил твою маму. Она-то меня нет – ну, вряд ли. Она мною пользовалась – выжимала из меня, что удавалось.

– И поэтому ты ее убил?

Он как будто ахает носом – словно от неожиданности, словно, невзирая ни на что, слышать это ему странно.

– Я упрашивать не буду, – говорит он. Смотрит при этом на руки Рокси, на ее пальцы. – Я знаю, как такие вещи делаются, и я готов, но ты пойми: тут ничего личного, это был исключительно бизнес.

– Это была семья, пап, – тихо-тихо говорит Даррелл. – Семья – всегда личное.

– Это правда, – соглашается тот. – Но из-за нее взяли Эла и Большого Мика. Румыны ей забашляли, и она слила, где они будут. Я, лапуль, как узнал, что это она их сдала, – заплакал. Но я ж не мог ей с рук спустить, верно? Никому… ты пойми, никому я не позволю так со мной поступать.

Прикидки такого рода Рокси делала и сама – и уже не раз.

– Ты не должна была видеть, лапуль.

– Пап, тебе не стыдно? – спрашивает она.

Берни выпячивает подбородок, языком оттягивает нижнюю губу.

– Мне жаль, что так вышло. Мне жаль, что все вышло так. Я не хотел, чтоб ты видела, и я всегда о тебе заботился. Ты же моя доченька. (Пауза.) Твоя мама причинила мне столько боли – не передать. – Теперь он носом выдыхает, сопит как бык. – Прям трагедия, етить твою, греческая. Даже если б я предвидел, что будет, я бы все равно поступил так же, отпираться не буду. И если ты меня убьешь… это, в общем, по справедливости, лапуль.

Он сидит, ждет, спокойный как незнамо что. Небось думал об этом сто раз, гадал, кто в итоге до него доберется – друг, или враг, или опухоль в брюхе, или, может, он доживет до весьма преклонных лет. Наверно, допускал, что это будет Рокси, потому сейчас так спокоен.

А Рокси знает, как оно все устроено. Если убить его, это никогда не кончится. Как с Примулом вышло – отсюда и эта их кровавая междоусобица. Если убивать всех, кто ее достает, в конце концов кто-нибудь ее достанет.

– Знаешь, как по справедливости, пап? – говорит она. – Вали отсюда к херам. Скажешь всем, что свой бизнес отдаешь мне. Больше не будет кровавых бань, никто не придет и ничего у меня не отнимет, никто за тебя не отомстит, никаких греческих трагедий. Все сделаем тихо-мирно. Ты уходишь на покой. Я тебя прикрываю, а ты валишь. Найдем тебе укромное место. Езжай куда-нибудь к морю.

Берни кивает.

– Ты всегда была умница, – говорит он.

Лагерю “Полярная звезда” и раньше угрожали убийствами или взрывами, но чтоб взаправдашняя атака, это сегодня впервые.

У Джоселин ночное дежурство. Дежурят пятеро, следят за периметром в бинокли. Если берешь наряды, и ночуешь в лагере, и обещаешь два года отработать на них после колледжа, тебе оплатят обучение. Профит. Марго могла бы оплатить обучение Джоселин, но выглядит лучше, если та поступит, как все девочки. У Мэдди мощная пасма, и, в отличие от Джоселин, ни малейших проблем. Мэдди всего пятнадцать, а она уже подумывает об элитных кадетских частях. Две дочери-военные – вот как надо вести президентскую кампанию.

Джоселин подремывает на посту, и тут в будке гудит сирена. Сирены гудели и прежде – то лиса, то койот, то пара пьяных подростков на спор лезут через забор. Как-то раз в мусорке за столовой кто-то завизжал, Джоселин со страху чуть не умерла, а из железных баков, кусая и лупцуя друг друга, вынырнули всего лишь два гигантских енота.

Остальные высмеяли Джоселин за то, что испугалась, – над ней вообще часто смеются. Прежде был Райан, и это было приятно, и волнующе, и сильно, а поскольку его пасма оставалась их тайной, между ними все было особенным. Но потом всплыло – фотографии длиннофокусником, опять репортеры на пороге. И девчонки из лагеря прочли. И начались эти хохотливые перешептывания, затихавшие, едва появлялась Джоселин. Она читает статьи женщин, которые хотели бы не уметь, и мужчин, которые хотели бы уметь, и все ужасно запуталось, а сама она хочет всего-навсего быть нормальной. Порвала с Райаном, и он плакал, а у нее ни слезинки, будто пробку вставили, которая все запечатала внутри. Мама потихоньку отвела Джоселин к врачу, и там ей дали кое-что – стать нормальнее. И теперь она вроде нормальнее.

Джоселин и остальные дежурные берут дубинки – длинные такие, с острыми и хлесткими металлическими полосками на концах – и выходят в ночь, ожидая увидеть, как представитель местной фауны грызет забор. А снаружи трое мужчин, и у каждого бейсбольная бита, и у всех лица зачернены. Мужчины стоят у генератора. У одного в руках гигантский болторез. Набег террористов.

Дальше все стремительно. Дакота, самая старшая, шепотом командует Хейден, одной из младших, бежать за охраной “Полярной звезды”. Остальные тесно смыкают строй. В другие лагеря наведывались мужчины с ножами, винтовками, даже гранатами и самодельными бомбами.

Дакота выкрикивает:

– Брось оружие!

Мужчины непроницаемо щурятся. Пришли со злым умыслом.

Дакота машет фонариком.

– Так, ребятки, – говорит она, – повеселились – и хватит, мы вас застукали. Бросай оружие.

Один что-то швыряет – газовая граната, дым столбом. Другой болторезом перекусывает какую-то трубку в генераторе. Бабах. Свет в центре лагеря гаснет. И ничего больше нет – только черное небо, звезды и эти мужчины, которые пришли их убить.