Вальдемар Лысяк - MW-08-09

раздражать, но на безбрежной, пустынной плоскости океана привлекает наше внимание и околдовывает будто драгоценный перстень на зеленой, матовой материи накидки. Последующие стили делали лицо линейного корабля более суровым, но всегда он оставался величественной скульптурой с линиями мягкими, будто белые гривы волн.

Он был словно человек. С годами, взрослея, он одевался все менее крикливо, становился серьезнее и рос. В XVIII веке он уже превысил водоизмещение в две тысячи тонн и границу в сотню орудий, пока нако­нец испанцы не построили рекордсмена, "Сантиссима Тринидад", мамонта со ста тридцати шестью орудиями, размещенными на четырех орудийных палубах (три тысячи тонн водоизмещения). Корабль этот сравнивали с гигантским собором Сантьяго де Компостелла и называли "плавающей Компостеллой". В своём чреве он вмещал конюшни, амбары, бальную залу, сад с цветами и деревьями и пышнейшие адмиральские апарта­менты. Польский офицер-легионер Якуб Кержковский посетил этот стоящий на якоре в Кадиксе "город на воде" в 1802 году (по пути на Сан Доминго) и записал в дневнике: "Казалось, что воды в порту прибыло, когда он бросил здесь якоря, все остальные суда и корабли казались будто дети, окружившие отца".

"Сантиссима Тринидад" ("Святейшая Троица" - прим.перев.) был слишком тяжелым, слиш­ком маломаневренным, чтобы стать эффективной боевой машиной, Оптимальный линейный корабль парус­ной эпохи, как показала практика, имел около двух тысяч тонн водоизмещения и от девяноста до ста десяти орудий. Таким был "Дерзкий" (девяносто восемь орудий), корабль, заслуживший, чтобы из него сделали сим­вол, ибо он разрешил длящуюся уже сто с лишним лет войну между Альбионом и Францией за господство на водах и одним залпом сделал Англию королевой морей на последующие сотню с лишком лет.

У этого поединка имеются два пограничных столпа, две рамки, две сцепляющиеся пряжки, старт и финиш: Ля Юг и Трафальгар. Современный французский историк Андре Кастелот написал: "Трафальгар! Ля Юг! Два названия, при упоминании которых французских моряков корежит от ярости!"

Перед Ля Юг, во времена галеонов, война шла между Британией и Голландией. Когда при "Короле-Солнце", Людовике XIV, в конкурентную борьбу вступила величественная Франция, Англия и Голландия объединились против общего врага. Довольно скоро Голландия ослабела и вышла из игры, на турнирном поле остались теперь лишь всадники с Островов и Сены, восседающие на самых прекраснейших боевых конях, которые когда-либо пересекали моря - на линейных кораблях - фрегатах. Ибо с чем еще, как не с чис­топородным конём, можно сравнить этих хищников великой солёной воды? Именно этой кавалерии под пару­сами и нескольким её выдающимся командирам и благодарен эпос за свою славу.

Первым был француз, адмирал Анн-Илларион де Констентин граф де Турвиль (1642-1701). Людовик XIV приказал ему разбить врага, и де Турвиль свершил это, разгромив в 1691 году объединенную англо-гол­ландскую эскадру под Бичи Хед. Но это было всего лишь прелюдией для решительного столкновения, которое по мнению де Турвиля могло произойти не ранее 1693 года, после комплектации новых экипажей и реоргани­зации флота. Выигранная битва под Бичи Хед изрядно проредила моряков. Облавная система принудитель­ной вербовки тогда еще не была развита, а добровольный прием, хотя принимали каждого желающего, дейст­вовал излишне медленно. Впрочем, даже если бы его темпы и были удовлетворительны, невозможно было просто так создать вышколенные кадры. Сложившуюся ситуацию лучше всего характеризует одно предложе­ние из письма французского капитана корабля "Фульминант": "Среди имеющихся у меня на борту людей один когда-то уже видел море". Не хватало и пушек - необходимо было полностью разоружить один из кораб­лей, чтобы дополнить до комплекта вооружение остальных. Так что трудно удивляться де Турвилю, что он не видел возможности немедленно приступить к делу. Это было мнение специалиста.

Только в Париже, как и в каждой из столиц, с тех пор как первая из столиц появилась, решения при­нимали профаны. В апреле 1692 года адмирал получил следующий приказ от министра военного флота, де Понтшартрена: "Его Королевское Величество категорично желает, чтобы месье де Турвиль выплыл из Бреста 25 апреля и атаковал англичан под Ля Юг, несмотря на диспропорцию сил в пользу неприятеля." Внизу нахо­дилась дописка короля: "Собственноручно подтверждаю этот приказ. Он полностью отражает мои пожелания. И я хочу, чтобы он был реализован самым пунктуальным образом. Людовик."

В сложившейся ситуации это был приказ покончить жизнь самоубийством. Адмирал попытался было образумить Париж, но ему ответили: "Вы не имеете права обсуждать приказы короля!" Де Турвиль уговари­вать перестал. В средине мая он был уже в открытом море, имея сорок три корабля против девяноста девяти у неприятеля. Как назло у французов не хватало в экипажах трех тысяч человек. Тем временем в Париже, видя, насколько громадна диспропорция сил, король отменил свой приказ. В Брест срочно, на самых быстрых ло­шадях помчались курьеры. Но они застали только пустые причалы. В погоню за Турвилем тут же выслали де­вять корветов. Они "прочесали" Ла Манш и округу - все напрасно. Французский флот исчез в безбрежье вод. Историк Ля Варенд в своей работе "Маршал де Турвиль и его времена" определил безрассудное подчинение адмирала безумному приказу как "наилучшую иллюстрацию той характерной для эпохи добродетели, для которой само королевство было ее составной частью, а уважение к королю проявлялось совершенно по-рели­гиозному (...) Де Турвиль был выслан на резню, но считал, что непослушание повредит величию короля намного сильнее, чем проигранное сражение".

29 мая, в четыре часа утра, французы заметили у мыса Барфлер восемьдесят восемь английских и голландских кораблей, не считая громадной флотилии, состоящей из корветов и брандеров. Вся эта силища была сформирована громадной дугой с далеко выдвинутыми флангами. Де Турвиль встал на корме флагман­ского фрегата "Soleil-Royal", снял с головы шляпу со страусовыми перьями, с улыбкой поклонился собствен­ному флоту, а затем восходящему солнцу, осветившему букли его светлых волос и красивое лицо. Это был салют данному участку морской поверхности, где следовало пожертвовать собой - победив или умерев. С тех пор "кормовой салют" стал на французском флоте предбитвенным ритуалом.

Во время сближения с неприятелем французские экипажи, в основном составленные из сухопутных крыс, стояли на коленях на палубах, громогласно исповедуясь. В момент столкновения канониры корабля "Принц" первые выстрелы сделали, еще стоя на коленях, сразу же после того, как получили полное отпущение грехов. Один из французов, видя трясущегося от страха товарища, спел ему припев веселой песенки: