Вальдемар Лысяк - MW-08-09

Сам же Нельсон, будучи ранее подчиненным адмирала Джервиса, послушанием не грешил, что могло для него закончиться плохо, поскольку Джервис был весьма суров к подчиненным, и его так ненавидели, что супруги его капитанов на приемах провозглашали тосты за его смерть ("Пускай следующий бокал удавит эту бестию!"). В критический момент битвы против испанцев у мыса Святого Винсента ( в 1797 году ) Нель­сон, видя, что британские корабли могут попасть под перекрестный огонь, самовольно исполнил несогласо­ванный маневр, нарушая строй, установленный приказом Джервиса. В Королевском Флоте за невыполнение приказа карали смертью, но, к счастью для Нельсона, на флоте знали и уважали старинное право, введенное еще императрицей Марией Терезией. Орден Марии Терезии получали за нарушение приказа, приводящее в результате к победе или же спасающее отряд от поражения. Поскольку же самовольность Нельсона принесла Джервису победу, везунчик Нельсон не пострадал, а только получил орден Бани и чин контрадмирала.

Как раз в его времена линейные парусные корабли достигли своей оптимальной формы. Тёрнер ухва­тил это в картине "Линейный корабль первого класса принимает провиант". Кормление лошадей. Наши глаза на уровне разгулявшихся волн, мы глядим, как бы погрузившись в воду. Справа над нами высится достигаю­щая неба стена с тремя этажами орудийных портов, откуда высовывают свои пасти пушки. Так мы видим фронтон собора, когда стоим, задрав голову вверх, в нескольких шагах от входа. К борту прижались две парус­ные лодки, на которых провиант и привезен; третья только подплывает. На втором плане силуэт еще одного гиганта, а еще дальше, за заслоной водяных паров или же утреннего тумана, белое видение - контур третьего морского жеребца. Целость, что часто случается у Тёрнера, гораздо лучше чем глазами, можно воспринять с помощью нюха, касаний и поэтической впечатлительности. Ты чувствуешь пористую фактуру и мокрую ядре­ность громадных досок, из которых сконструирована огромная дуга перехода борта в нос, ты вдыхаешь све­жий запах морского рассвета, все окутано синевой и разреженным воздухом, ты слышишь тишину, прерывае­мую фырканием волн. Красками были здесь капельки водяной пыли с пенных верхушек волн и капли недвиж­ности атмосферы, вещества и людей, малюсенькие силуэты которых видны на палубах лодок и в отверстиях бойниц. Типичная для Тёрнера статичность мира, остановка киноленты событий, ностальгическое окаменение всего и вся, просвеченное бледным, романтичным сиянием. Мгновение, схваченное в блаженстве, залитое идиллической ленью, как будто величественная рука небесного сеятеля разбросала вокруг зерна доброты и любви. Впечатление крайне обманчивое, зато какое удовольствие!

Впечатление обманчивое, поскольку в груди этого образа бьётся иное, невидимое сердце - ад, в кото­ром существовали экипажи фрегатов. Английский моряк XVII века, Эдвард Барлоу, записки которого хранит Морской Музей в Гринвиче под Лондоном, жалуется в них, что нищие гораздо более счастливы, чем моряки - у них есть свобода! Во времена великого поединка экипажи вербовались принудительно, устраивая воистину гитлеровские облавы на городских улицах, выволакивая из домов тысячи портных, сапожников, лавочников и

других несчастных из третьего сословия. Специальные, вооруженные тяжелыми дубинками облавные отряды окружали целые кварталы предместий и "очищали" их от здоровых мужчин. В одном только 1779 году та­ким вот образом из Англии была похищена двадцать одна с половиной тысяча человек! Это количество с каждым годом возрастало и во времена Нельсона удвоилось. Сам Нельсон в 1803 году подтвердил, что в тече­ние трех лет первой его большой войны с Наполеоном (1799-1802) из Королевского Флота дезертировало со­рок две тысячи похищенных. Их места заняли новые рабы. Тысячи женщин этих "белых негров", матерей, жен, любовниц и сестер, устраивали кровавые походы на "облавщиков", палили их дома и т.д.

Похищенных, опасаясь дезертирства, годами не выпускали на сушу. Их кормили тухлым мясом, бу­дили после четырехчасового сна и за малейшую провинность карали с рафинированной жестокостью, поль­зуясь при этом"кошкой-пятихвосткой" (плётка с пятью ремнями), или же протаскивая под килём. Оба эти наказания проводились по театрализованному сценарию. Если несчастный приговаривался к тремстам ударам плетью (весьма частое наказание), а в эскадре было десять судов, то на каждом проводился спектакль, содержащий три десятка ударов. Осужденного привязывали к специальному помосту на небольшом баркасе, после чего в сопровождении офицеров в парадных мундирах его возили от корабля к кораблю, на постое из­бивая плеткой из бычьей кожи со свинцовыми шариками на концах ремешков. Редко когда случалось, чтобы моряк пережил эти триста ударов.

На картине Тёрнера баркасы танцуют меж фрегатами, но не слышно визга избиваемого, а из глубин гигантских, деревянных ковчегов не исходит отчаянный "Вопль пленника", старинная песнь порабощенных гражданских, которых окрестили в моряков "кошкой-пятихвосткой". Когда же они привыкали к своей судь­бине и будто татарская пленница соглашались с нею, пели тогда "Виски, Джонни!", "Расходилось море", "Альбатроса" и "Черноокую Сюзанну", о которой могли лишь мечтать между гомосексуальными и содомит­скими актами, наказываемыми повешением на рее. Когда же через годы этой тюрьмы без приговора они те­ряли силы, их выбрасывали на сушу будто дохлых крыс.

Но на романтичной картине Тёрнера мы видим лишь красоту морских коней, в том ее наивысшем измерении, которое порождается магией безграничных вод.

В эпоху Нельсона облавы еще усилились, ибо гонка уже вступила в свою конечную фазу, и верфи в Четтеме, Дептфорде, Портсмуте и Саутхемптоне превратились в запыхавшиеся матки, один за другим выпле­вывающие из себя корпуса новых и новых линейных кораблей. Спешка была сумасшедшей, поскольку с дру­гой стороны Ла Манша точно так же спешили и французы. Адмирал Томас Кокрейн записал, что в результате этой спешки "некоторые новые суда сразу же после спуска на воду буквально распадались на куски, так как половина их деревянных составных даже не была скреплена друг с другом, поскольку сверху торчали лишь головки гвоздей!"

Но это были мелочи. Самую важную голову, голову Нельсона, англичане прикрепили в 1798 году са­мым подходящим образом во главе эскадры, задачей которой было разбить французский флот в Средиземном море. Правда, в голове этой был только один действующий глаз, левый (правый глаз Нельсон потерял в 1794 году, атакуя Кальви на родной для Наполеона Корсике), только этот глаз был весьма шустрым, а в голове Нельсона было мозгов побольше, чем во всех вместе взятых головах офицеров французского флота.