Вальдемар Лысяк - MW-08-09

Финал наступил 21 октября 1805 года у мыса Трафальгар (неподалеку от Кадикса). В этой битве при­няли участие все наибольшие жеребцы парусной эпохи. Возглавляемый Вильнёвом франко-испанский флот состоял из тридцати четырех линейных кораблей (в том числе здесь был и "Сантиссима Тринидад"). Нельсон располагал всего лишь двадцатью семью линейными кораблями, но в загашнике у него имелась британская "вундерваффе" - новый, чрезвычайно действенный сигнальный код Попхема, дающий возможность непосред­ственной связи между отдельными судами в ходе сражения. С помощью именно этого кода в 11.40 с борта флагмана "Виктори" он отдал знаменитый сигнал-приказ: "England expects that every man will do his duty" ("Англия ожидает, что каждый выполнит свой долг"). До сегодняшнего дня, ежегодно, 21 октября, в присут­ствии тысячных толп, британские моряки повторяют "святой сигнал" на законсервированной в сухом доке в Портсмуте "Виктори".

Последняя битва линейных кораблей была самой кровавой из всех тех, что разыгрывались до того. Дул легкий западный ветер. С Атлантики шла высокая волна, предвещая шторм. Некоторые участники битвы говорили впоследствии, что в памяти у них сохранилась не столько само сражение, сколько единственный в своем роде вид табуна великолепных судов, мчащихся прямо в солнце в облаках белоснежных парусов.

Вильнёв сформировал традиционный линейныйстрой, Нельсон же возжелал пересечь эту линию в двух местах, что было маневром сложным, из-за того, что англичане отдавались на волю ветра. Ветер ока­зался слишком слабым, посему ведущая за собой английскую колонну "Виктори" прорывалась через разрыв в строю французов слишком медленно - девять французских фрегатов засыпало ее градом пуль, срезая таке­лаж, рулевое колесо и часть парусов. Но все же через час подобного кошмара она прорвалась, и вот тогда при­шло время смеяться англичанам - их картечный огонь снес с палубы французского "Буцентавра" четыре сотни человек. Корабли обеих противоборствующих сторон бросились друг на друга как бешеные псы, а в центре этой преисподней шла дуэль между "Виктори" и французским "Redoutable"-ем, которым командовал неуст­рашимый капитан Люкас. Малыш "Redoutable" ("Страшный"), на котором были всего две орудийные палубы, вполне заслуживал своего названия. Зато в названии корабля Нельсона было зловещее для французов проро­чество ("Виктори" - "Победная").

Был час дня, когда находящиеся в самом центре перемешавшихся флотов "Виктори" и "Страшный" начали обмениваться убийственными бортовыми залпами с такого близкого расстояния, что стволы пушек чуть ли не касались друг друга! Люкас, пожелавший взять "Виктори" на абордаж, направил своих людей на марс-реи, и на палубу английского судна посыпался град из двух Сутин гранат, сея опустошения. Захват британского флагмана, командовавшего всем флотом Альбиона, имел принципиальное значение для результата битвы. Могло показаться, что это случится вот-вот...

Дуэлью с "Redoutable" непосредственно дирижировал командир "Виктори", капитан Харди. Нельсон же подавал сигналы другим кораблям, и они немедленно исполнялись. Сам он, когда еще был подчиненным, не был послушен сигналам настолько. Когда в 1801 году у Копенгагена адмирал Паркер сигнализировал ему приказ прекратить сражение, гениальный непослушник приложил зрительную трубу к слепому глазу и проце­дил:

- Честное слово, никакого сигнала не вижу!

После чего, как и у Абукерка, рискнул пройти через мели и - вечный везунчик - сражение выиграл. Но сейчас везение находилось на слишком уж неуравновешенных весах. Команда "Виктории", на две трети со­стоящая из порабощенных сухопутных крыс (на нескольких только что схваченных канатоходцах до сих пор были цветастые трико, так как их схватили прямо во время циркового представления), редела с ужасающей скоростью. Палуба "Виктори" была залита кровью...

В высоте, на одной из мачт "Redoutable", безымянный снайпер приложил приклад к щеке и долго целился, когда же корабль спустился в ложбину волны и на мгновение застыл в недвижности, указательный палец этого человека дрогнул. В грохоте битвы выстрел не был слышен. Капитан Харди с изумлением увидал, как его приятель, Хорас Нельсон, закачался, затем опустился на колени, а затем медленно-медленно падает лицом вниз на доски палубы. Он подбежал и склонился над ним.

- Меня достали, Харди, - прошептал Нельсон. - Прострелили позвоночник.

Его занесли вниз, чтобы умирать там. Тем временем Люкас дал сигнал атаковать с холодным оружием и начал подниматься со своим экипажем на реи, переброшенные будто помосты меж двумя кораблями. Не успел! В тот же миг по палубе "Страшного" прокатился тайфун картечи, убивая две сотни человек, в том числе и тех, кто должен был захватить "Виктори". И это, собственно, было концом. "Дерзкий", незаметно зашедший в бок "Страшного", одним убийственным залпом перечеркнул все надежды французов. Раненый Люкас уже не мог мечтать об абордаже - сейчас он мечтал лишь о мести. "Страшный" повернулся к "Дерзкому" правым бортом и еще раз подтвердил свое право на собственное имя: страшный залп из тридцати орудий срезал мачты "Дерзкого" и перебил множество моряков из английского экипажа. Но это была уже лебединая песня ужасно покалеченный "Redoutable" уже не вынес следующей атаки, исполненной британским "Непту­ном"...

Через несколько часов битва утихла, и так вот закончилась продолжающаяся сто с лишним лет франко-британская гонка за право воссесть на троне повелительницы морей и океанов. Великобритания на­долго сделалась владычицей соленых вод. Но поначалу она признала право на награды всем героям сраже­ния, всем, кроме одного. Об этом единственном случае англичане вспоминать не любят. После высадки в ро­димых портах и приветствиях победившему флоту не был обнаружен сигналист Рум, тот самый, кто лично поднимал на мачту "Виктори" кодовые сигналы с памятным вовеки сигналом "England expects..." После битвы у англичан было три тысячи раненых и убитых, но Рума, перевозчика-лодочника, похищенного во флот из бедного лондонского квартала Беттерси, среди них не было. Догадывались, что он дезертировал, как и ты­сячи иных моряков, которым посттрафальгарская эйфория властей облегчила возможность смыться из пла­вучих тюрем. Разве что Рум не был обычным дезертиром - этот человек поднимал "священный сигнал"! По­этому его старались отыскать любой ценой. Хотя Рум и "провалился сквозь землю", но о нем не забыли и в конце концов нашли через... сорок лет, дожидавшегося смерти в приюте в Гринвиче! Перед смертью его даже удалось сфотографировать.

Эта фотография стала символом жестокости гонки. Символом же внешней красоты стал силуэт "Дерз­кого", которого тащат на бойню с помощью паровой машины. Линейные корабли были красивыми как верхо­вые лошади и умирали как отслужившие своё лошади, а бойней был мол, где корабли разбирались на лом. Вместе с "Дерзким" умирала эпоха боевого паруса, так что картина Тёрнера стала символом великого отплы­тия в Хило.