Вальдемар Лысяк - MW-04-05

С этого момента ее слава начала быстро гаснуть. Кое-где ее еще видывали - в Тиффоже и в Вандее, но уже без мужа. В конце концов она стала любовницей одного из самых таинственных и демонических людей тогдашней Европы. Им был преславный Жиль де Рец, великолепный рыцарь, вернейший товарищ настоящей Жанны д'Арк в борьбе с англичанами, а затем колдун, алхимик, прозываемый Дьяволом и Синей Бородой , об­виняемый в убийствах своих жен и любовниц и скрытии их тел в железных доспехах. Когда палач повесил Жиля де Рец, наша героиня исчезла, и больше уже о ней и не слыхали."

Закончил читать Зарон и отложил листы, после чего стал говорить уже от самого себя, речь свою сло­жив из таких вот слов:

- Жиль де Рец нашим был дьяволом, Повелитель, Раисом, в шкуру рыцаря облеченным и в замке Ма­шекуль черные мессы проводящим, как наверняка знаешь во всеведении своем. Возвращаясь в преисподнюю, эту женщину с собою взял, ибо по вкусу она ему пришлась, как никакая другая. Они и сейчас живут вместе на восточном краю ада, доживая старость в ссорах и сварах, как часто с супругами бывает, в чем, более всего, ее вины, ибо она ад в аду устраивает. И чем старше становится, чем дряхлее, тем хуже становится. Никогда она не переставала утверждать, что и есть Жанна д'Арк, мы же, ради по коя адского, ей не перечим, дабы брата на­шего, Раиса, не печалить в старости его, хотя это и ложь бессовестная. А недавно потребовала, чтобы эту вот картину, напоминающую о Руане, где Жанну на по гибель англичанам и предателям оставили, принесли ей для ямы ее украшения, чего старый Раис сделать не мог. Вот и сжалился над ним Бельбаал, картину в ад доставляя. Поначалу он из Парижского Лувра ее похитил, но та картина ей не понравилась. Визжала, что слишком уж зе­леная. Тогда он на место ее отнес, и вторую, такую же самую, только более светлых тонов, из Вашингтона при­тащил. Вот и все. Вот и вся правда.

И задумался Люцифер, когда уже умолкли Зароновы слова, не слушая обвинительных криков Тегамота, но шепнул сам себе в мудрости своей:

- Да, злы земные женщины, это правда.

Услыхал это Зарон, чутким чрезмерно слухом своим, и добавил:

- Да, мудры слова Твои, о Бессмертный, так что мудрее и быть не может ни на земле, ни в небе, ни в аду. Мало того, что великих Землян у нас отбирают, ведь каждый женатый прямо на небо попадает за прежние страдания свои, так и в аду покоя нам не дают, несчастья всяческие сюда призывая. Да будут они прокляты!

- А скажи мне, Зарон, - спросил Люцифер, не выходя из задумчивости, - этот вот художник... как его там?...

- Клод Моне, Повелитель.

- ...Моне, он в вашей преисподней находится?

- Нет его здесь, о Наивысший.

- Так где же он, в чистилище или на небе?

- Это мне не ведомо, Повелитель.

- Ничего, скоро узнаем. Подайте мне межгалактический телефон.

И в тот же миг ему принесли телефон, из перламутра сделанный. Люцифер же номер набрал и, пере­ждав нужное время, молвил:

- Святого Петра пригласите, срочно!

- А кто его спрашивает? - задала вопрос ангелица, обслуживающая небесную АТС.

- Люцифер.

- Сейчас гляну быстренько, у себя ли шеф.

- И передай ему, куколка, чтобы был, потому что это дело, не терпящее отлагательств.

В ничегонеделании прошло какое-то время, но тут из трубки раздался грозный, низкий голос:

- Это чего ты мне голову морочишь, сатана? - Так-то ты меня приветствуешь, Петенька?! Ой, фи! День добрый.

- Будь ты проклят и сгинь-пропади, зараза, но пред тем давай выкладывай, чего хочешь, потому что занят я сильно, так что времени немного.

- Ты только представь, Петенька, что мне чертовски интерес но узнать, что там поделывает у тебя Моне, художник, что картины пишет.

- В чистилище бродяга торчит!

- И надолго он там?

- Будет там так долго, пока вся злость моя на него не пройдет, и в Рай разгильдяя допустить захочу. Ничего, пущай подождет, грешник отвратный, пущай подождет!

- А за что ж ты его так, Петенька? Чем он пред Господом твоим провинился, несчастный?

- Из собора святого в Руане такую пачкотню наделал отвратную, что у меня кровь вскипела!

- О, так ты, дружок, просто неграмотный, в искусстве совсем ни бе, ни ме, из-за чего небу стыд и срам. Разве не знаешь ты, что это импрессионизм?

- Дам я ему этот импрессионизм!

- Похоже, нового искусства не одобряешь, Петенька, за времечком не поспеваешь, консервативненький ты наш, даже стыдно за тебя. Начиная с импрессионизма, изменились художники, реализма уже не любят, знать надо!

- Ты мне тут, дьявольское отродье, не бреши, сам дурак, а раз всяческие отвраты милы тебе как грех и грязь, вот и мазюки этих сумасшедших тебе нравятся. Если бы я их за придурков не принимал всех бы пинком в нору послал!

- А вот представь, Петя, что одна из таких картин у меня сейчас стоит.

- Ну и ладно, пускай все чертовское у чертей и стоит! Лучшего места для нее и быть не может!

- Так понимаешь, ты мне очень помог, Петенька, разрешить од ну штуку, за что тебе огромное спаси­бочки. Из благодарности стану я проклинать тебя с нынешнего дня только по нечетным дням, а не ежедневно, как делал до того. Бывай здоров, и хоть чуточку подучись в искусствах, хоть тупость и пристоит тебе, как рабу Господа твоего, но уж не настолько же.

- Пошел ты к черту, паршивец дьявольский, - отвечал на это рассерженный Петр, - и не морочь мне го­лову! Лучше бы фильтры свои исправил, а то дым котлов твоих мне райские врата совершенно закоптил.

- Петенька, эт-ты сердце мое радуешь...

- А не сделаешь, так мы на тебя такой ливень сошлем, что там и потонете, семя дьявольское, безобраз­ное!

- Только не надо кипятиться, шуток, что ли, не понимаешь, как и картин... Ладно, ладно, сейчас же прикажу фильтры на трубах подремонтировать.

Так вот они переговорили друг с другом вежливо и попрощались потом, как благовоспитанные духи делают, после чего Люцифер повернулся и так своим дьяволам сказал:

- Освобождаю я Бельбаала от вины его!

- Не может такого быть, Повелитель! - рыкнул Тегамот отчаянно, ибо стыдно было ему пред ареопагом дьявольским, что проиграл он процесс.

- Это же почему? - спросил у него Люцифер Великий.

Тут уже Тегамот сконфузился слегка, но уступать не желал и, несмотря на громы, из глаз Люциферо­вых на него метаемых, выявил:

- Если уж не за это, так за другие провинности его, в сто крат худшие, осудить его стоит! - Молчи! - за­выл Вельзевул, когти в тело свое впивая, что прямо сукровица брызнула.

- Это ты замолчи, Вельзевул, - присадил его Господин наш Люцифер, - а ты, Тегамот, говори, в чем это еще провинился Бельбаал?

- А учинил он, Повелитель, деяние, самому нашему существованию угрожающее! И продолжает творить так! Не хотел я об этом говорить, ибо считал, что за саму только картину эту осужден будет, и уже не сможет нашу работу портить. Но раз ты его в милосердии своем простил, придется выложить мне всю правду!