Дмитрий Казаков - TEENариум. Антология невероятных историй [сборник litres]

Вздохнув, я подобрала куклу и побрела дальше.

Лепестков осталось до смешного мало. Но я все еще надеялась сварить из них варенье.

И пожрать бы чего-то…

Я шла все по той же тропинке, теперь уже узкой и едва заметной в траве. Внезапно небо потемнело, все вокруг стало серым. На меня летело некое подобие летучих мышей, только очень больших, с лабрадора размером, если его раскатать скалкой. И с глазами… У них не было глаз! Вместо них зияли два огромных провала с черной пустотой внутри.

Я отшатнулась. Бросилась бежать. Елки-чертовки, мамочки! Впервые с исчезновения Бельчонка мне стало по-настоящему страшно. До этого все случившееся упорно казалось дурным сном, и чем дальше – тем дурнее и нелепей. Но сейчас… Я до ужаса боялась этих пустых черных глаз.

Так вот о какой пустоте говорил Ваня? Нет, он, кажется, ничего не говорил о таком… Бегом. Бежать. Ай! Я снова рухнула куда-то вниз и обнаружила себя валяющейся в огромной яме с высокими серыми стенами. А над выходом из ямы, закрывая небо, стаей кружили пустоглазые.

– Мамочки, – пропищала я и в отчаянии скомкала в шар все оставшиеся лепестки магнолий.

Почти все. Один, большой и бело-розовый, упал на землю.

Я вскочила, подпрыгнула и швырнула шар из лепестков в пустоглазых существ. Шар долетел. Но они даже его не заметили! Они медленно кружили надо мной, спускаясь все ниже.

И ниже.

И ниже.

Я смотрела в бездонные черные глаза и уже не боялась. А чего бояться-то? Ничего страшного нет. Ничего вокруг нет. Нет этой ямы, нет меня, нет летучих мышей, похожих на распластанных лабрадоров. Что такое лабрадор? Что такое мышь?

А я? что – я? где я? неважно. хорошо. просто хорошо. и спокойно. безмятежно. легко. и пусто. я здесь. останусь. я нигде. меня нет. правильно. я пустота. я совершенна. я навсегда. я…

Я нащупала ладонью что-то прохладное и приятное. Сжала в пальцах, поднесла к глазам. Долго смотрела на бело-розовое пятно. Выбросить, забыть, прочь. Вернуться назад, где легко и пусто. Но пятно не давало покоя, не отпускало. Это какой-то цветок. Какой, для чего?

Мысли мелькали в голове белками. Никак не удавалось ухватить хоть одну за хвост. Белки. Что такое белки?

Бельчонок! Я должна спасти Бельчонка! Я должна сварить варенье из магнолий! Я должна выбраться из треклятой ямы!

Я вскочила на ноги. Огляделась. Обнаружила неподалеку куклу-Алевтину. Подняла. Посмотрела наверх. М-да. Как же тут выберешься, когда высоко, нет никакой веревки, а еще эти кружат над головой?

И магнолии на них не действуют. Только зря перевела последние цветки. И все же я выставила перед собой единственный, еще оставшийся лепесток.

Парочка пустоглазых висела уже совсем низко, подпрыгну – и коснусь рукой. И вдруг яркая рыжая молния промелькнула среди серой стаи. Ударилась о землю, подпрыгнула снова и снова, разгоняя нависших мышей.

Шар!

Мой рыжий пушистый шар вернулся! И, кажется, даже стал чуть больше.

Он налетел на меня с размаху, едва не сбив с ног. Сделал круг по яме и налетел снова.

– Эй, ты что, убить меня решил? Я-то думала, на помощь пришел, а ты…

Шар подлетел ко мне и ткнулся в грудь, в руки, на этот раз гораздо мягче. И до меня дошло. Он хочет, чтобы я его оседлала!

Я засунула куклу и лепесток за пазуху и изо всех сил вцепилась руками в шар. В тот же миг он взмыл в воздух, разбросав по пути пустоглазых мышей. Их крылья и лапы хлестали меня по лицу и рукам, на ощупь они были словно холодные скользкие рыбы. Фу.

Мы с шаром пушечным ядром вылетели из ямы, пролетели над серым пустырем, над недавними зелеными кустами и свалились неподалеку от коварных магнолий.

Свободный от моей хватки, шар радостно пискнул, сверкнул глазами и немедля унесся прочь.

А в двух шагах от меня, на большом валуне сидел Справедливость.

Я встала и отряхнулась.

– Я растратила все лепестки! Мне не из чего варить варенье. И я не знаю, как его варить, колпак ты нелепый!

За его спиной шелестели магнолии…

Сегодня магнолии шумели совсем по-особенному. Если раньше они просто показывали ей картинки, то сейчас Алевтина могла четко различить слова.

Свое имя.

Имя сестры.

Имя Справедливости.

Какие-то совсем непонятные слова и фразы.

Она хотела посмотреть на маму Таню, но цветы магнолий сегодня закрыли собой все. Она подошла ко входу – проверить, не закрылся ли. И он таки закрылся! Не осталось больше туннеля, по которому хоть и нельзя было выйти, но зато еще можно было зайти.

А магнолии шумели и шумели все сильнее.

Алевтина в отчаянии смотрела на бывший вход. Как же так? Никто не войдет? Никого она больше не увидит?

Она протянула руку. Там, где раньше был туннель входа, сейчас красовался огромный – нереально-большущий – ярко-розовый цветок.

Шепот вокруг нее нарастал и нарастал. И снова казался другим. Теперь почему-то – дружеским и теплым.

Алевтина коснулась большого цветка. Прохладный и очень приятный. И пальцы сквозь него проходят. А раньше сквозь магнолии можно было только смотреть, но не ходить.

Значит ли это, что…

Алевтина шагнула в цветок. И успела заметить, что на розовом лепестке нарисован черный кот. А потом ее поглотило бело-розовое безмолвие…

– Интёрёсно, – Справедливость наконец удостоил меня взглядом, – и на что потратила лёпёстки?

– Половину, чтобы спасти засохшее дерево у тебя в саду. Ты совсем не следишь за садом, как я посмотрю! Потом еще часть – чтобы спасти летающий шар, который меня сюда сейчас и принес. И последние – чтобы отбиться от пустоглазых тварей! Хотя им на лепестки было начхать. Как ты вообще допускаешь, чтобы у тебя здесь жило что-то подобное?

Он молча смотрел на меня, будто изучая забавную букашку. Я ждала ответа, но отвечать, похоже, мне никто не собирался.

– У меня остался всего один лепесток! – топнула я ногой. – Как мне варить варенье?

– Ты потратила лёпёстки, созданныё для сёстры, чтобы спасти дёрёво, шар и сёбя. Сама так рёшила. А потом жалуёшься? Ты забавная. Иди домой. Я тёбя нё дёржу.

– И ты еще себя справедливостью называешь? – прошипела я. – И мир свой справедливым считаешь? Неудивительно, что ты здесь торчишь, а не там, где и правда нужна справедливость!

– В том и бёда. В мирё людском мёня почти и нё осталось. Нё нужён людям. Ни я, ни братья. Вы забыли нас, мы забываём, что мы ёсть.

– Так вас много, значит? И сколько же?

– Сколько и вас. Тёх из вас, кому ёщё нужны.

– Чушь какая-то. Вот прямо такой ужасный мир людей, да? Неужели там совсем ничего справедливого нет?

Справедливость задумался.

– Кошки. И собаки. Они справедливы.

Он развернулся, готовый уходить.

– Неправда, – прошептала я, облокачиваясь на валун, где он недавно сидел. – Моя мама всегда старалась быть справедливой. Она помогала другим. И заботилась обо мне и о папе. А потом и об Алевтине. И о Бродяге, конечно же. Она его осенью из лужи вытащила еле живого. А сейчас в какую-то пародию на себя превратилась! Кота даже кормить забывает. Не знаю, как у нее такой вообще мог появиться кот. И все потому, что ты… – Я замолчала.