Дмитрий Казаков - TEENариум. Антология невероятных историй [сборник litres]

Не он. Это я отчаянно хотела, чтобы Алевтина навсегда исчезла. Да нет, не исчезла – совсем не появлялась в нашей жизни. Но с теми мамой и папой, которые у меня были, она все равно бы появилась. А если не она – так кто-то другой. Может, это была бы не сестра, а брат. Может, не семилетка, а младенец совсем. Или вообще – стая бездомных кошек.

А я бы все равно злилась, что кого-то она смеет любить больше, чем меня. Что мой привычный мирок изменился. Не понимая главного…

Я подняла взгляд на Справедливость. Он стоял и смотрел на меня молча. У меня тоже слова застряли в горле.

– Я… Я не вернусь домой без сестры.

Он кивнул. И ушел.

Я сидела на валуне, недалеко от магнолий, прижимая к груди куклу и единственный оставшийся лепесток. И больше уже не пыталась сдерживать слез. Я так хотела вернуть прежнюю маму, прежнего папу. Вернуть Бельчонка! Но, похоже, сделала только хуже. Справедливость вышвырнет меня отсюда назад, в тот мир, к тем родителям, которых я заслужила.

Я сидела и ревела, как последняя дура, как первоклассница какая-нибудь. И вдруг под рукой что-то шевельнулось. Что-то мягкое и пушистое. Шар вернулся? Под руками пискнуло.

– Алиса, ты плачешь?

– Я…

Я смотрела в удивленное лицо сестры. Кукла исчезла, диковинный сад Справедливости исчез. Мы сидели в самом обычном ботсаду, под тем же деревом, где недавно обе упали. И, кажется, было утро. Рассвет.

– Бельчонок. Ты вернулась?

Она сосредоточенно кивнула. Изумленно осмотрелась по сторонам.

– Кажется, вернулась, – пробормотала неуверенно.

Я поспешно вытерла слезы, покосилась на цветущую магнолию над нами. А Катя с Ваней, похоже, ушли. Впрочем, неудивительно. Не торчать же им всю ночь в саду.

– Надо же. А я ведь так и не сварила варенье из магнолий. Хотя… Может, он сказал «творенье», а не «варенье»? Или вообще что-то другое сказал. Его ж разве разберешь с этим ёканьем. Ты, – я заглянула сестре в глаза, – ты ведь тоже его видела, да?

– Да. Он добрый.

– Да уж, очень, – фыркнула я.

– А еще – наша мама. – Бельчонок нахмурила лоб. – С ней случилось что-то плохое. Над ней клякса черная. Я видела.

– Я тоже. Но теперь все будет хорошо, Бельчонок. – Я обняла сестру.

Мама открыла нам дверь, и у меня упало сердце. Все тот же шелковый красный халат. Все та же чужая прическа, холодный взгляд. И судя по ору – голодный Бродяга на кухне. А главное – никакой радости в глазах при виде Алевтины.

– Ты где была всю ночь? Ты кого к нам притащ…

Алевтина бросилась к ней, вскарабкалась на руки и принялась размахивать ладошками над маминой головой. И я, словно наяву, увидела черную кляксу, о которой говорила сестра. Увидела, как Бельчонок отчаянно борется с ней маленькими ручонками, как клякса бледнеет…

У меня потемнело в глазах. Все исчезло, я снова падала в пустоту.

– Алиса! Тебе нехорошо? Девочка моя…

Я открыла глаза. Я лежала в коридоре, а надо мной склонилась мама. Она была все в том же красном халате, но смотрела совсем по-другому, и волосы взъерошенные, длинные, такие родные. И в глазах страх дикий, а вместе с ним и радость…

– Мама! – Я бросилась к ней на шею.

– Господи, девочки, как вы нас напугали! – Мама сгребла нас с Алевтиной в объятия. – Где вы были всю ночь? Ты примчалась вчера вечером, съела бутерброд и умчалась снова. Сказала, что заберешь Бельчонка со двора…

– Я ее как раз и искала. Она просто заблудилась в ботсаду. А потом убрела куда-то… А я подумала, может, уже во двор пришла. Прости, что сразу тебе не сказала вчера. Я так испугалась, что потеряла ее. – Ложь давалась на удивление легко, и пусть это была не совсем ложь, я поклялась себе, что в последний раз лгу маме. – Еле нашла. Вообще в другом конце города! Она сама не знает, как туда попала. Но теперь все в порядке, мама. Теперь все будет хорошо. Мы больше не уйдем. Не плачь.

– Неделю вообще гулять не будете! – выдохнула мама. – Из школы – сразу домой. Ни шагу в сторону. Поняли?

– Ага, – протянули мы с сестрой хором.

– Детдомовские дети иногда убегают, бывает такое… – неуверенно пробормотал папа, возвышаясь над нами.

– Она не детдомовская! Она – наша! – закричала я.

– Конечно, Совенок. Конечно! – Папа сел на пол рядом с нами, было видно, что он и сам моргает совой после бессонной ночи. – Я рад, что ты подружилась с сестрой. Но еще раз так убежишь…

Он покачал головой и погрозил кулаком.

– Мама, что на тебе за халат?

– Папа твой подарил, вчера как раз. Я и вечером в нем была, ты не заметила просто. Господи, я в нем так и бегала вас искать. Не заметила даже. Тебе он не нравится?

– Нет, почему же. Он красивый. Халат – это ерунда. А может, трех дней домашнего ареста хватит?

– Неделя!

– Все равно – ерунда.

Я снова обняла маму, папу и сестру.

Автобус ехал по шоссе А-Девятнадцать, петлявшему среди болот и скалистых холмов.

Пейзаж за окнами, обычный для этой части Шотландии, не отличался разнообразием. Но бескрайние вересковые пустоши, переливающиеся цветами от белого до темно-пурпурного, да холмистые дали радовали глаз. Эта часть дороги, по которой сейчас ехал автобус, на карте не значилась, что и не удивительно. Более или менее приличная дорога, которую еще можно было назвать шоссе, закончилась чуть раньше, у городка Даркнесс. Попутные машины – легковые, грузовые и фургоны – где-то растворились в окраинных улочках городка, и сейчас автобус трясся по покрытому мелким гравием, но широкому проселку, завывая на подъемах и облегченно разгоняясь на спусках. Конечным пунктом его маршрута была зона фермерских хозяйств Хайленда.

В автобусе было всего два пассажира: старик-фермер, ехавший на свою ферму и потому спокойно дремавший на заднем сиденье, и молодой человек. Он следил за дорогой, боясь пропустить место, где ему надо будет сойти. Из рюкзака, лежавшего рядом, он достал карту, сверялся с отметками на ней и внимательно смотрел в окно.

Старик-фермер иногда приоткрывал глаза и насмешливо поглядывал на молодого человека из-под видавшей виды шляпы. «Делать тебе нечего, турист», – как бы говорил его взгляд, и это «турист» для старика было равноценно «бездельнику». Особенно его почему-то раздражали рыжие волосы молодого человека, сверкавшие золотом от лучей солнца, попадавших в окно. Но молодой человек ничего этого не замечал.

Вот он увидел впереди справа похожую на нос корабля, погрузившегося кормой в болото, скалу, отмеченную на его карте как «Корабль». Он дал знак, и водитель остановил автобус. Молодой человек обернулся и помахал старику, которому вдруг стало неловко от этого дружелюбного жеста, от доброжелательной улыбки молодого человека и, главное, от синевы его глаз. «Надо же», – подумал фермер и, нахохлившись, надвинул шляпу на глаза.