Людмила Астахова - После зимы [СИ]

Маэду вызвали в посольство Кинерима и снова пригласили в приемную с камином и панорамным окном. И там, среди бело-позолоченной роскоши обстановки уже ждал его элегантный господин Вайерд в черном костюме-тройке. Как ягода ежевики на кремовом торте.

— Как бы вы ни распинались перед прессой, офицер Маэда, но вам все равно придется предъявить государыню, так сказать, живьем, — заявил посол после краткого приветствия. — Я тоже буду на этом настаивать.

Что-что, а настаивать на своем Искрин умел, а еще продавливать, пробивать, навязывать и принуждать.

— Вы зря беспокоитесь. Не думаю, что наше командование будет отчаянно сопротивляться…

— Уже сопротивляется, — оборвал Кая посол. — Я успел созвониться с генералом Найто и взаимопонимания мы, к сожалению, не нашли. Это прискорбно, потому что я получил четкие инструкции, — он указал пальцем точно в северо-восточном направлении. — Я непременно должен поговорить с государыней лично, услышать согласие из её уст. Без этого ни о каком мировом признании арайнских планов речи не может быть.

— И в чем видит проблему наш командующий?

— Ай! — господин Вайерд отмахнулся, словно от назойливой мухи. — Ваш генерал понес какую-то откровенную ересь. Да-да, чушь и бред о том, что я тут же выдам императрице паспорт Кинерима, приведу с собой тайных агентов, которые её похитят. И всё такое прочее. Каково?

— А у вас есть такие планы, экселенц?

— Были бы — я бы их воплотил в жизнь, поверьте, — хищно усмехнулся посол. — Но под моим командованием на данный момент не так много людей с оружием, охрану вы видели и еще пистолет у помощника военного атташе господина Эйдри.

— Звучит как-то слишком самонадеянно, ваше превосходительство, — честно отозвался Кай.

Наверное, господин Вайерд чувствовал себя неважно, потому что выглядел он отнюдь не по-молодецки, а на все свои немалые годы.

— В таком случае сделайте одолжение, офицер Штаба, придумайте формат встречи, который устроил бы всех, — попросил он с какой-то несвойственной опытному дипломату прямолинейностью. — Генерал Найто уверил меня, что вам и не такое по плечу. Итак?

Под пристальным взглядом серо-стальных глаз кинеримца Маэда почувствовал себя, как муравей, на которого жестокий мальчишка направил сконцентрированный солнечный луч через увеличительное стекло. Сразу стало жарко и неуютно. Но отступать было некуда.

— Хорошо, господин посол, какие будут ваши условия? По пунктам.

— Пункт первый, он же единственный: я должен увидеть и услышать государыню в присутствии журналистов и фотографов.

— Совместная встреча в штабе армии? Или где-то на нейтральной территории? В оперном театре, например?

— Я бы с радостью, но не могу покинуть территорию посольства. Это и рекомендация моего правительства, и требование вашего командования, — поморщился Вайерд. — Они все так меня боятся, что не выпускают за ворота.

— Но и мы тоже не можем пустить государыню внутрь посольства.

— В том-то и суть — и так нельзя, и иначе не получается. Но делать-то что-то нужно. Думайте, офицер Маэда.

Опять это «придумайте что-нибудь»? Сговорились они все, что ли? В критический момент, а это он самый и был, любой человек начинает изворачиваться и придумывать варианты, которые в иное время сходу отмел бы как слишком сложные и трудноосуществимые.

Загнанный в угол капитан Маэда сочинил следующую конструкцию: императрица приезжает к посольству, где уже поджидают журналисты с фото- и кинокамерами; она разговаривает по телефону с послом, оставаясь на проходной, которая еще не является суверенной территорией Кинерима; Помещение небольшое, зато с широкими окнами, а значит, государыня будет отлично видна и из посольства, и снаружи.

— Так вас устроит?

Вайерд по-стариковски пожевал губами, словно не желая признавать чужие заслуги, но потом всё-таки сдался:

— Что ж, генерал снова в вас не ошибся. Мы договариваемся о следующем: послезавтра ровно в час пополудни я выйду на крыльцо посольства и наберу номер проходной. И посмотрим тогда, что я увижу и услышу.

Мужчины сомкнули руки по кинеримскому обычаю в крепком пожатии. Пусть Искрин Вайерд и выглядел неважно, но рукопожатие у него оставалось сильным и жестким. Совсем как у Маэды-старшего когда-то.

На прощание посол вдруг снова напомнил о барышне Хагуте.

— Вы так ничего и не выяснили? — строго спросил он.

— К сожалению, нет.

— Плохо спрашивали, офицер Маэда.

Уговор, столь стремительно заключенный с послом, пришлось потом долго утрясать с капитаном Яно. Особист искал подвох во всем, начиная от дня и часа и заканчивая крепостью замков на двери, ведущей внутрь посольства.

— Надо рассадить вокруг снайперов, чтобы если стерва сделает шаг в сторону Кинерима, пристрелить её к чертям собачьим. Клянусь, я так и сделаю.

— Я считаю, что она смирилась с неизбежностью. Тогда, когда ходила в храм богов Тишины, — попытался утихомирить его Маэда.

— Как же! Вы все же плохо знаете ситтори. Есть даже выражение такое: «ситторийская сделка», помните?

Она означала, что сделка настолько рискованная, а партнер — ненадежный, что договор нужно перечитать трижды и доискиваться ловушки в каждой букве. Правда, это была чисто арайнская присказка.

— Рэн, давайте не будем психовать заранее. Мы сделаем всё четко и своевременно. Привозим императрицу, проверяем дверь и присутствуем при разговоре, затем она три минуты позирует репортерам и возвращаемся. Я поговорю с государыней и всё пройдет идеально, уверяю вас. Я верю в её благоразумие.

Маэде и вправду хотелось, чтобы всё поскорее закончилось. Чтобы прекратилась война, чтобы он мог отправиться домой, увидеть отца и… наверное, честно подать в отставку. А затем вернуться в Университет и вплотную заняться «дворцовой литературой», стать её первооткрывателем. Будущее императрицы тоже виделось ему достаточно оптимистичным, мирным и исполненным покоя. В Арайне есть уединенные места, где человек подобный ей сможет жить с достоинством. Монастырь, какой-нибудь…

На малой родине Кая, в самом сердце провинции Лойго среди холмов и обрывов стояло старинное поместье недостаточно большое, чтобы считаться замком и слишком богатое для фермы. Стены, увитые диким виноградом, шпалеры с глициниями и крошечный внутренний дворик с фонтаном в мраморной чаше. В детстве родители часто возили Кая туда на выходных. Между их городком и поместьем ходил такой автобус специальный, маленький и ярко раскрашенный, а на его остановке всегда продавались сладкие булочки с бобовой начинкой. Их запах, нагретые солнцем сиреневые гроздья глицинии, перестук каблуков по каменным плитам остались в памяти как символ безмятежного, почти вселенского счастья. Теперь-то понятно, что те поездки были единственным развлечением, на которое у родителей хватало денег. Но разве тогда это имело хоть какое-то значение для счастливого мальчишки?