Людмила Астахова - После зимы [СИ]

— Я же вас уже спрашивал про неё, почему вы молчали?

Дед заскулил и заискивающе подергал Маэду за рукав кителя.

— Страшно было. Очень страшно. Вдруг вы такой же как… — он испуганно оглянулся. — Не нужно злиться, мой господин, уже ведь ничего не исправишь. Вы теперь главный, в газете прям так и написано.

— Хорошо, я разберусь, — отрезал Кай и побежал вверх по лестнице. Хотя истопник был прав — уже ничего нельзя было исправить. Ничего совсем.

Она сидела на диване-подоконнике, холодная как день, что начинался за окном. Смотрела сквозь стекло на заснеженные деревья и крыши дворцов, прижимая к груди куклу в белых вязанных носочках. Тут самую, с лицом барышни Хагуты. Миёйки, как назвал её истопник.

— Почему вы мне не рассказали сразу?! — крикнул Кай с порога. — Это — военное преступление. Я бы обратился к генералу, виновников бы строго наказали. Расстреляли бы, возможно. Зачем были эти вопросы от посла? Он что, тоже в курсе? Тогда зачем? Я не понимаю.

Императрица даже пальцем не пошевелила. Кай присел на корточки рядом, чтобы заглянуть ей в лицо, чтобы не сверху вниз, а на одном уровне — глаза в глаза. Как равный, как тот, кому не всё равно.

— Ваше императорское величество! Государыня, я же к вам обращаюсь. Вы правда хотели, чтобы я узнал обо всём самым последним? — в отчаянии спрашивал он, всматриваясь в неподвижное лицо-маску.

В мировоззрении ситтори не существовало такой этической концепции как прощение. Никогда — ни в древности, ни сейчас. За преступление полагалось наказание, за обиду — неотвратимое отмщение, и только после их свершения появлялась возможность отпущения вины. Может быть, но не обязательно. Месть же оправдывала любые уловки и закрывала все счета. Справедливо мстящий, с точки зрения любого ситтори, всегда в своем праве. В праве хитрить, обманывать, подставлять и наносить удар в спину.

— То есть, весь наш договор ничтожен? Ваши обещания были обманом, уступки — ловушкой. Но ради чего? Ведь всё придется начинать сначала. Я не понимаю. Вы не хотите, чтобы наказали преступников?

Кай сам от себя не ожидал такой жалкой истерики. Но как же ему было обидно, просто до соплей обидно. Вся работа насмарку, все усилия втуне, ведь она не подпишет это проклятое отречение даже под пыткой.

— Да, я ничего подписывать не стану, — молвила она, точно угадав мысли арайнца, и осторожно погладила куклу по волосам. — Мой подарок Миёй на шестнадцатилетие.

— Но почему вы не рассказали мне сразу? Почему?

— А что вы могли сделать с офицером Особого отдела, который вами же и командует, по сути? — парировала императрица.

— Яно? Это он сделал?

— Почем мне знать, может и он… хм… поучаствовал, — пожала она плечами равнодушно. — Но он мог, но не остановил остальных, тех, других ваших солдат. Я должна была рассказать вам, как она кричала всю ночь? Могу сейчас, хотите? Или как мы с Шиффей пытались выломать запертые снаружи двери? Был ли там Яно, не знаю. Но это он вытащил её утром на улицу — растерзанную, голую, дрожащую — приставил к голове пистолет и выстрелил, глядя в мои окна.

— Он не…

— Не мог? Уверены? Конечно же, у меня нет никаких доказательств. Ваши вояки будут молчать, ситтори же никто не станет слушать. Так есть ли смысл в моем рассказе?

— А монахи? — вспомнил Кай.

— А что монахи? Их тоже убили. Не знаю уж, насиловали их или нет, мне же под окна приносили их головы. Головы отдельно, отрезанные языки отдельно. Две кучки. Вы еще помните как сильно пахло хлоркой в храме Тишины? Его, по всей видимости, пришлось тщательно отмывать от засохшей крови.

— Этого быть не может! — воскликнул капитан Маэда и тут же вспомнил как было дело, как особист предварительно отправил солдат убраться в храме. И — да, хлоркой там воняло безбожно.

Императрица снова пожала плечами. Она ни разу не посмотрела на собеседника. Небо, облака и кроны её интересовали гораздо больше какого-то ненавистного завоевателя.

— Миёй была для меня как дочь, я знала её с младенчества, любила, растила, помогала, мечтала… — она вздохнула. — Тут есть и моя вина. Не уследила, не поняла, что она не уехала со всеми, а спряталась в своей комнате. Но свою вину я сама и буду искупать.

— Я доложу генералу Найто. Он найдет управу на Яно и всех остальных. Их накажут, верьте мне, — горячо пообещал Маэда, желая лишь одного — чтобы она ему верила.

— Конечно, — неожиданно легко согласилась государыня. — Доложите своему генералу, накажите насильников и убийц. Это будет самый правильный поступок.

Её тихий голос звучал вовсе не издевательски, как можно было ожидать.

— Я поеду к нему прямо сейчас. Я заставлю его начать расследование. Напишите бумагу… заявление… обвинение. Срочно! Оно необходимо.

— Уже написала. И кое-что приложила в качестве доказательства, — сказала государыня подавая запечатанный конверт. — Вот, тут показания моих слуг-ситтори, если это поможет.

— Спасибо, ваше величество.

— Не за что. Езжайте, офицер Маэда Кай.

Он уже бросился к двери, но знакомая пауза между фамилией и именем заставила остановиться и обернуться:

— А где барышня Лоули?

Они чуть ли не впервые говорили наедине, без вездесущей камеристки на заднем плане.

— Спит, — ответила императрица Химара, наконец встретившись с арайнцем взглядом. — Я не стала её будить.

— А!

Весь свет в кабинете — зимний и скудный — падал из единственного незашторенного окна, со спины, отчего на лице государыни Химары лежала густая тень. Точно темная туча, сквозь которую мерцали живым золотом её глаза.

Кай сбежал вниз по всё еще заполненной людьми лестнице, часть из которых капитан Маэда видел впервые, но капитана Яно, считавшего всегда своим долгом контролировать всех и вся, в его кабинете не оказалось. Он, по словам коменданта Хори, отбыл куда-то по делам. А обе машины и их водителей отправил с поручениями. По каким делам? Что еще за поручения?

«Не страшно, — сказал себе Кай, — доберусь в Штаб на попутке. До обеда как раз успею. Еще не всё потеряно»

Никогда путь через территорию императорского дворца не был таким долгим. Аллеи так никто и не почистил, и пришлось петлять по протоптанным солдатскими сапогами узким тропинкам между сугробами. У ворот Кая промурыжили без малого полчаса. Офицер охраны не смог дозвониться к капитану Яно (потому что того не было в его кабинете), а потому всё не решался самовольно выпустить Маэду слишком надолго. Пришлось тому на время отложить в сторонку такую этическую конструкцию как совесть и соврать, что вернется ровно через два часа. Хотя за это время он бы только до Штаба успел бы добраться при самых лучших раскладах. А расклады у Кая получились не самые лучшие. Так всегда бывает, когда события торопят, время поджимает, а уже начертанная судьба противится и упирается всеми четырьмя лапами.