Ннеди Окорафор - Кто боится смерти [litres]

Я встретилась глазами с Кпоньюнго, и они полыхнули глубоким желто-оранжевым.

– Существует, – сказала она.

Грудь болела, но это была хорошая боль. Боль… возвращения домой. В такую даль никогда не доберешься. Но, может быть, однажды оно станет ближе. Когда-нибудь. Перед лицом этих просторов война и ненависть между океке и нуру казались ничтожными. Простор был бесконечным. Мы летели так низко, что касались верхушек деревьев. Я погладила лист странной пальмы.

С соседнего дерева взлетела большая птица, похожая на орла. Другое дерево, покрытое большими ярко-розовыми цветами, кишело огромными голубыми и белыми бабочками. На других деревьях сидели пушистые длиннорукие зверьки с любопытными глазами. Они следили за нашим полетом. От ветра по кронам деревьев гуляли волны, как по воде. Раздавался звук, похожий на шепот, – никогда его не забуду. Столько зелени, живой и сочной!

Она остановилась, и мы зависли над большим широким деревом. Я улыбнулась. Ироко. Такое же, как то, на котором я очнулась, когда впервые проявились мои способности эшу, и я превратилась в воробья. На здешнем дереве тоже зрели горько пахнущие плоды. Мы опустились на одну из больших веток. К удивлению, она выдержала наш вес.

Поодаль на том же дереве сидело семейство пушистых зверьков. Они замерли и воззрились на нас. Это было почти комично. Что видели их глаза? Что они понимали? Видели ли они раньше двух гигантских гибких ящеров, сияющих, как солнце, и пахнущих дымом и паром? Вряд ли.

– Скоро я отошлю тебя обратно, – сказала Кпоньюнго, не обращая внимания на мохнатых обезьяноподобных существ, которые так и не шевелились. – А сейчас вбери в себя это место, впитай. Запомни.

Я лучше всего помню глубокое чувство надежды, которое родилось в моем сердце. Если где-то, пусть даже очень-очень далеко, есть лес – настоящий большой лес, – тогда все кончится неплохо. Это значит, что есть жизнь за пределами Великой книги. Это было как благословение, как очищение.

Тем не менее когда Кпоньюнго вернула меня в С-солу, когда я снова стала человеком, я с большим трудом все это вспомнила. Как только я вернулась в свою кожу, недуг обрушился на меня, словно тысяча скорпионов, насланных отцом.

Но отец не имел к этому никакого отношения, а вот визит личины имел. Во всяком случае, так сказал колдун С-сэйку. Вернувшись в свое тело после полета в зеленое место, я увидела, что меня ждут С-сэйку, Тинг и Мвита. Мы были в моей палатке. Горели благовония, С-сэйку мурлыкал какую-то забытую мелодию, а Мвита пристально на меня смотрел. Как только я опустилась на свое тело, он улыбнулся, кивнул и сказал:

– Она вернулась.

Я тоже ему улыбнулась и тут же скривилась, осознав, что у меня свело каждую мышцу в теле.

– Выпей, – сказал Мвита, поднося чашку к моим губам.

Не знаю, что в ней было, но через минуту мои мышцы расслабились. Только оставшись вдвоем с Мвитой, я рассказала ему обо всем, что видела. Я так и не узнала, что он об этом думает, потому что, закончив, я сразу соскользнула в дебри, а с его точки зрения – почти исчезла. С возвращением в материальный мир вернулась и боль в сведенных мышцах. Это была не такая болезнь, которая вызывает рвоту, лихорадку или приступы поноса. Болезнь была духовной. Еда меня отторгала. Вокруг меня дебри и материальный мир сражались за превосходство. Чувства то обострялись, то притуплялись. Остаток дней до ухода в пустыню я провела главным образом в палатке.

Ко мне то и дело заглядывали Фанази и Дити. Фанази приносил хлеб, который я не ела. Дити заводила разговоры, которые я не могла поддерживать. Они были похожи на мышей, ожидавших подходящего момента, чтобы сбежать. После явления личины стало окончательно ясно, что я не просто колдунья, но якшаюсь с таинственными и опасными силами.

Луйю была со мной все время, когда не мог Мвита. Она сидела рядом, когда я исчезала, а когда появлялась на том же месте, она тоже сидела рядом. Ей было очень страшно, но она не уходила. Она не задавала вопросов, а когда мы разговаривали, она рассказывала о мужчинах, с которыми спала, и других обычных вещах. Только она могла меня рассмешить.

Утром десятого дня Мвите пришлось разбудить меня. Я смогла заснуть лишь за час до этого. Есть я не могла, и голод не давал спать. Мвита очень старался утомить меня. Даже в моем состоянии его прикосновения успокаивали лучше еды или воды. И все же я не могла не думать о том, сколько людей погибнет, если я зачну ребенка.

Мысли о том, что во время этого уединения случится что-то плохое, я тоже не могла отогнать.

– Я слышу пение, – сказал Мвита. – Они уже собрались.

– М-мм, – промычала я с закрытыми глазами.

Я уже больше часа их слушала. Песня напомнила мне о маме. Она часто ее пела, хотя и отказывалась уходить беседовать вместе с джвахирскими женщинами.

– Она не ходила туда с тех пор, как зачала меня, – пробормотала я, открывая глаза. – Почему я должна?

– Вставай, – мягко сказал Мвита, целуя меня в голое плечо.

Он встал, обернул вокруг талии зеленую рапу и вышел. Вернулся с чашкой воды. Порылся в куче моей одежды и вытащил синюю кофту.

– Надень это, – сказал он. – И… – он нашел синюю рапу. – И это.

Я рывком встала, и с меня упало одеяло. Холодный воздух коснулся кожи, и меня накрыло волной обостренных чувств. Захотелось плакать. Я завернулась в синюю рапу. Мвита протянул мне воду:

– Крепись. Вставай.

Снаружи я с удивлением увидела Дити, Луйю и Фанази. Полностью одетые, они сидели и ели свежий хлеб. От хлебного запаха у меня заворчало в животе.

– Мы уж думали, что вы слишком… устали и не пойдете, – сказала Луйю, подмигнув.

– То есть вы были в лагере и всё слышали? – спросила я.

Фанази желчно рассмеялся. Дити отвернулась.

– Я пришла позже, но да, – ухмыляясь, ответила Луйю.

К тому времени, как я умылась и оделась, группа женщин уже пустилась в путь. Они шли медленно, мы легко их догнали. Мвита и Фанази были единственными мужчинами, но, похоже, никому не мешали. Тинг тоже там была.

– Я вместо С-сэйку, – сказала она.

Я заметила, что она и Мвита обменялись взглядами. До края песчаной бури с западной стороны деревни было недалеко – около полутора миль. Но мы шли так медленно, что это заняло почти целый час. Мы пели песни для Ани – некоторые я знала, другие нет. Когда мы остановились, у меня кружилась голова от голода, и я была рада наконец сесть. Было ветрено, шумно и немного страшно. Было видно, где ветер превращается в бурю – всего в нескольких ярдах от нас.

– Распусти ее волосы, – сказала Тинг Мвите.

Он развязал пальмовое волокно, и мои волосы раздуло ветром. Теперь все молчали. Молились. Многие встали на колени и уткнулись головами в песок. Дити, Луйю и Фанази остались стоять, разглядывая бурю. В семьях Луйю и Дити очень редко молились Ани. Их матери никогда не ходили на беседы, и они сами тоже. Я не могла не думать о собственной маме – о том, что с ней случилось, когда она молилась, как эти женщины, о дне, когда приехали скутеры. Тинг была сзади. Я почувствовала, что она что-то делает с моей шеей, но от слабости не могла ей помешать.