Ннеди Окорафор - Кто боится смерти [litres]

Изображение двигалось, словно кто-то шел, а я смотрела его глазами. Через крошечные динамики слышалось пение птиц и насекомых, шорох листьев, по которым кто-то ступал и отводил их в сторону руками. Затем снизу медленно выплыл заголовок, и я поняла, что это большой наладонник с закачанной в него книгой. Она называлась «Путеводитель по запретным зеленым джунглям», а написана была некой группой, называющей себя общество великих исследователей знаний и приключений.

Вдруг изображение застыло и звук утих. Я стала нажимать на кнопки, но ничего не происходило. Устройство выключилось, и сколько бы я ни жала на кнопки, больше не реагировало.

Неважно. Я его бросила. Выпрямилась. Улыбнулась. Спустя несколько часов улыбнулось и небо. Буря наконец стихла. Мы покинули пещеру до рассвета.

За несколько следующих дней пути местность стала более холмистой. На земле среди песка стали попадаться клочки сухой травы. Здесь водились ящерицы и антилоповые зайцы – и очень хорошо, потому что наши запасы сушеного мяса иссякли. Встречались деревья с толстыми стволами, названий которых я не знала, и все больше и больше пальм. По ночам было все так же холодно, днем – относительно тепло. И, к счастью, гроз больше не было. Конечно, есть вещи и похуже.

В Великой книге есть главы, которые не включены в большинство изданий. Потерянные страницы. У Аро они были. На Потерянных страницах подробно говорится о том, как океке, веками копошась во тьме, стали безумными учеными. Там рассказано, как они изобрели старые машины: компьютеры, водоуловители, наладонники. Изобрели способы делать себе двойников и сохранять молодость до самой смерти. Они выращивали пищу на мертвой земле, они вылечили все болезни. Живущих в темноте океке переполняла необузданная созидательность.

Океке, читавшие Потерянные страницы, стыдятся их. Нуру любят их цитировать, когда хотят напомнить, что океке от природы порочны. В темные времена океке, может быть, и вели себя сомнительно, но сейчас они стали гораздо хуже.

«Жалкий ничтожный неразумный народ», – думала я, подходя к первой из многих деревень у границы Королевства Семи рек. Я могла понять их чувства. Всего несколько дней назад я чувствовала то же. Запредельную безысходность. Не найди мы ту пещеру с трупами, пауками и разлагающимися компьютерами, мне, возможно, захотелось бы присоединиться к ним.

В этих деревнях жили океке, которым было слишком страшно и бороться, и бежать. Трусливые люди, мой отец легко их истребит, когда двинет армию на восток. Они ходили, опустив головы, шарахаясь от собственной тени. Выращивали печальный вялый лук и томаты на почве, принесенной с речного берега. Возле своих домов, сложенных из глиняных кирпичей, они сажали красно-коричневые восковые растения, а потом высушивали его и курили, чтобы забыться. От этого глаза делались красными, зубы коричневыми, а кожа пахла навозом. Питательной ценности эта трава не имела. Конечно, именно она хорошо росла на здешней почве.

У детей были большие животы и застывшие лица. Шелудивые собаки, рыскавшие повсюду, выглядели так же жалко, как и люди. Мы видели, как одна из них ела свои же испражнения. И время от времени, когда менялся ветер, я слышала, как вдали кто-то кричит. Названий у этих деревень не было. Омерзительно.

Все, даже дети, носили висячую серьгу с черными и синими бусинами в верхней части левого уха. Это было их единственное украшение, единственный намек на культуру.

Мимо первой группы хижин мы прошли незамеченными. Вокруг нас были океке – уныло бродили, спорили, спали на обочинах, плакали. Мы видели мужчин, у которых не хватало руки или ноги. Возле некоторых хижин лежали люди с гноящимися ранами – при смерти или уже мертвые. Я увидела беременную – она сидела на пороге хижины, истерически смеясь и сгребая руками землю в кучу. Мои руки зачесались, и я ощутила нервную дрожь.

– Оньесонву, как ты себя чувствуешь? – спросил Мвита, когда мы миновали последнюю хижину.

В полумиле была еще одна деревня.

– Зов здесь не так уж силен, – сказала я. – Кажется, эти люди не хотят исцелиться.

– А нельзя обойти эти места? – спросила Луйю.

Я покачала головой, не дав никакого объяснения. У меня его не было. Следующая группа хижин была в том же состоянии. Пропащие, пропащие люди. Но эта деревня стояла у подножия холма, с которого мы спустились у всех на виду. Возле первой же хижины мы встретили старуху со множеством незаживших порезов на лице. Она остановилась и уставилась на меня. Потом рассмотрела Мвиту, и ее лицо растянулось в беззубой улыбке. Затем улыбка погасла.

– Но где остальные? – спросила она.

Мы переглянулись.

– Ты, – ткнула она в меня пальцем, и я попятилась. – Ты закрыла лицо, но я узнала. Я-то узнала.

Она повернулась и закричала:

– Оньесо-о-о-онву-у-у-у-у!

Я шагнула назад и сжалась, приготовившись драться. Мвита схватил меня и прижал к себе. Луйю выбежала вперед, вытаскивая нож. Со всех сторон сбегались люди. Темные лица. Раненые души. Одетые в лохмотья. Вместе с ними приближался запах крови, мочи, гноя и пота.

– О, она здесь!

– Девочка, что остановит бойню?

– Та женщина сказала правду, – продолжила старуха. – Идите и смотрите, идите, смотрите! О-оньесо-о-онву-у-у-у!!! Эву, эву, эву!

Нас окружили.

– Сними это, – сказала старуха, встав передо мной. – Дай нам увидеть твое лицо.

Я взглянула на Мвиту. Его лицо мне ничего не сказало. Руки зудели. Я сняла покрывало, и над толпой пронесся вздох.

– Эву, эву, эву! – пели они.

Несколько мужчин, стоявших справа от меня, качнулись вперед.

– Нет-нет! – осадила их старуха. – Нам еще не конец. Пусть теперь Генерал боится. Пришел ему достойный противник!

– Вон тот, – какая-то женщина, выйдя вперед, указала на Мвиту. Половина ее лица была раздута, а сама она была на сносях. – Он ее муж. Та женщина ведь про это говорила? Что придет Оньесонву, и мы увидим истинную любовь? Что может быть более истинным, чем эву, любящие друг друга? Способные любить?

– Заткнись, нурийская подстилка, шлюха, гнилью брюхатая, – прошипел мужской голос. – Повесить бы тебя да вырезать из брюха всю скверну!

Люди притихли. Затем несколько мужчин что-то выкрикнули, соглашаясь, и толпа зашаталась туда-сюда.

Я оттолкнула Мвиту и Луйю и шагнула туда, откуда слышался голос. Все, кто был рядом, включая старуху, отпрыгнули подальше.

– Кто сейчас говорил? – закричала я. – Выйди. Покажись!

Тишина. Но его вытолкнули. Мужчина лет тридцати, может, старше, а может, моложе. Понять было трудно, потому что половины лица у него не было. Он смерил меня взглядом.

– Ты – проклятье женщины океке. Да поможет Ани твоей матери прикончить тебя.