Дэвид Митчелл - Костяные часы

Звонит телефон. Замечательно. Мой самый любимый человек.

– Приветствую, краса, что в путь суда подвигла!

– Привет, дурашка. Как там таинственный Восток?

– Шанхай впечатляет, но в нем явно ощущается отсутствие Кармен Салват.

– А как дела на Шанхайской международной книжной ярмарке?

– А, все то же самое. На мое выступление сбежалась толпа поклонников.

– Отлично! Значит, из-за тебя Нику пришлось попотеть, отрабатывая свои денежки?

«Но-но, без фамильярности! Для тебя он Ник Грик!» – рычит мое чудище с зелеными глазами.

– Ну, мы с ним в популярности не соревнуемся.

– Рада за вас. Холли еще не появлялась?

– Нет, она прилетает позже… а я удрал из гостиницы и гуляю по Бунду, любуюсь небоскребами.

– Изумительное зрелище, правда? Подсветку уже включили?

– Да. Тут все сияет разом – и Люси, и небо, и алмазы. А больше никаких новостей у меня нет. А ты чем весь день занималась?

– Обсуждала торговую отчетность с трепетными сотрудниками отдела продаж, потом провела встречу с суматошными работниками типографии, где печатают обложки, сейчас отправлюсь на бизнес-ланч с опечаленными книготорговцами, а потом до пяти часов всякие срочные совещания.

– Прелестно. Есть какие-нибудь новости от риелтора?

– Да-а… Квартира наша, если мы…

– Замечательно, любимая. Я немедленно…

– Погоди, Крисп. Я тут засомневалась…

Я уступаю дорогу группе развеселых китайских панков в полном прикиде.

– О квартире на Пласа-де-ла-Вилья? Но это лучшее из того, что мы видели! Там столько света, и кабинет есть где разместить, и цена приемлемая. А утром поднимешь жалюзи и окажешься в романе Переса-Реверте. Не понимаю, что с ней не так?

Моя подруга-редактор осторожно подбирает слова:

– Видишь ли, я как-то до сих пор не осознавала, как мне дорога моя квартира. Ну, мой дом – моя крепость и все такое. И район хороший, и соседи…

– Кармен, в твоей крепости двоим тесновато. Если мне предстоит делить время между Лондоном и Мадридом, нам нужно что-нибудь попросторней.

– Я понимаю… Просто мне кажется, что мы несколько торопим события.

Вот оно, тревожное предчувствие.

– С нашей встречи в Перте прошло уже полтора года.

– Господи, Криспин, я же не имею в виду, что нам нужно расстаться! Я просто…

Шанхайский вечер ощутимо холодеет.

– Я просто… не хочу ничего менять. Пока не хочу. Только и всего.

Внезапно я вижу вокруг только влюбленные парочки. Все эти «я же не имею в виду, что нам нужно расстаться» памятны мне еще с до-Зоиных времен – именно с таких заявлений начинается расставание. Обида и раздражение злобно рычат в щелке почтового ящика, подсказывают слова: «Кармен, да определись наконец, черт возьми!» Или: «Ты хоть понимаешь, во что обходятся нам бесконечные перелеты?» Или даже: «У тебя появился любовник? Какой-нибудь испанец? Твой ровесник?»

Но я говорю:

– Хорошо.

Она вслушивается в долгую паузу:

– Правда?

– Я разочарован, но только потому, что у меня нет денег на покупку квартиры в твоем районе, чтобы мы с тобой объединились в эдакий Ганзейский союз крепостей. Вот если вдруг кто-нибудь захочет приобрести права на экранизацию романа «Эхо должно умереть»… Слушай, Кармен, не трать деньги на долгие разговоры. Ступай, подними настроение своим книготорговцам.

– А можно приехать к тебе в Хэмпстед на следующей неделе?

– В Хэмпстеде тебе всегда рады. И на следующей неделе, и в любой другой день.

Она улыбается в своем мадридском офисе, и я счастлив, что не поддался на уговоры злобных голосов в почтовом ящике.

– Спасибо, Криспин. При случае передай от меня привет Холли. Она очень хотела с тобой повидаться. Кстати, если тебе предложат жареный дуриан, не ешь ни в коем случае. Ну ладно, пока… Я люблю тебя.

– Я тебя тоже люблю.

Разговор окончен. Интересно, слово «люблю» мы произносим, потому что действительно испытываем это благословенное чувство, или потому, что всего лишь внушаем себе мысль о нем?

В гостиничном номере на восемнадцатом этаже Криспин Херши смывает под душем липкий день и валится в белоснежную постель, облаченный в боксерские трусы и майку со знаменитым высказыванием Беккета «НЕ СУМЕЙ ЛУЧШЕ», которую мне подарили в Санта-Фе. Торжественный ужин в ресторане с вращающимися столами представлял собой жуткое сборище писателей, издателей, зарубежных книготорговцев и сотрудников Британского совета. Ник Грик вдохновенно вещал, а я представлял себе, как он падает ничком в огромное блюдо с уткой по-пекински и эффектно испускает дух среди корневищ лотоса и побегов бамбука. Затем из темного угла появляется Эркюль Пуаро и объясняет, кто и почему отравил восходящую литературную звезду. Разумеется, наиболее очевидным подозреваемым становится старший коллега-писатель, а мотивом убийства – профессиональная ревность, но именно поэтому убийца – не он. Смотрю на прямоугольник электронных часов в телевизоре. 22:17. Надо признать, что внезапное нежелание Кармен обзаводиться совместной квартирой меня не особо удивляет. Налицо все признаки того, что наш медовый месяц закончился. Не так давно, когда Джуно и Анаис гостили у меня в Лондоне, Кармен отказалась приезжать. Впрочем, визит дочерей и так прошел без ошеломительного успеха. Еще по дороге из аэропорта Джуно заявила, что больше не увлекается лошадьми, ну и Анаис, разумеется, тоже решила, что стала слишком взрослой для пони, а поскольку конноспортивные школы не возвращают выплаченных за обучение денег, я выразил свое неудовольствие в манере покойного отца – излишне резко. Спустя пять минут Анаис ревела в три ручья, а Джуно, разглядывая ногти, рассудительно объясняла мне: «Папа, к детям двадцать первого века неприменимы методы воспитания, свойственные веку двадцатому». Выяснение отношений с дочерями обошлось мне в пятьсот фунтов и три часа в бутиках на Карнаби-стрит, что удержало девочек от немедленного звонка матери с просьбой поменять дату вылета в Монреаль на следующий день. Зои во всем потакает Джуно, поэтому даже на самые мягкие укоризненные замечания девочка отвечает мрачным «Мне без разницы!», а Анаис превращается в актинию, поскольку легко склоняется туда, куда ее подталкивает течение. Все было бы гораздо лучше, если бы к нам присоединилась Кармен, но она без обиняков заявила: «Они приехали в Лондон к родному отцу и слушать отповеди мачехи все равно не будут». Я возразил, что к своей мачехе питал самую нежную привязанность, а Кармен ответила, что читала мои воспоминания об отце и вполне понимает мои чувства. То есть радикально сменила тему разговора.

Типичная стратегия Кармен Салват.

22:47. Играю в шахматы с айфоном, изо всех сил представляю, что оппонент – не программные коды электронного устройства, а мой родной отец: я отражаю отцовские атаки, прорываю отцовскую оборону, заставляю отцовского короля метаться по шахматной доске в попытках отсрочить неизбежное поражение. Однако стресс все же сказывается: в играх этого уровня я обычно побеждаю, но сегодня делаю одну ошибку за другой. Хуже всего, что теперь старый мудак еще и подначивает: «Превосходная стратегия, Крисп! Вот-вот, двигай свою ладью сюда; а я вот так пойду конем, возьму твою долбаную ладью в клещи и поставлю под удар твоего ферзя, так что хрена лысого ты из этого выпутаешься!» А когда я жму на кнопку отмены хода, чтобы вернуть ладью на прежнее место, отцовский голос хрипит в ушах: «Ну конечно, пусть гребаное устройство тебя спасает. Давай, закачай еще какое-нибудь приложение, может, оно напишет за тебя новый роман». – «Отвянь», – говорю я и выключаю телефон. Врубаю телевизор, перескакиваю с канала на канал, узнаю эпизод из фильма Майка Ли «Еще один год». Офигительный эпизод. Мои диалоги этим в подметки не годятся. Надо бы поспать, но у меня джетлаг и нервы на взводе. Вдобавок желудок терзается сомнениями по поводу жареного дуриана; Ник Грик признался британскому консулу, что до сих пор не заценил вкус этого деликатеса, поэтому я съел аж три куска. Ужасно хочется курить, но Кармен заставила меня бросить, так что приходится насладиться дозой из аэрозольного баллончика «Никоретт», ням-ням. А Ричард Чизмен снова курит. Да и как ему, бедолаге, не закурить в этой проклятой дыре! Зубы у него теперь коричневые, цвета чайной заварки. Щелкаю пультом дальше, нахожу американский документальный телесериал «Переводчик с собачьего» с субтитрами – о дрессировщике, который перевоспитывает психованных домашних любимцев психованных калифорнийцев. 23:10. Собираюсь подрочить, чисто в медицинских целях, перебираю воображаемую коллекцию дисков высокого разрешения, останавливаюсь на девице из коммуны «Ривенделл» где-то на западе Лондона, но тут же понимаю, что мне лень. Открываю новый молескин, решительно вывожу на первой странице: «Роман о Роттнесте»…