Михаил Веллер - Вначале будет тьма // Финал

Над головой пригнувшегося в последний момент Депардье сверкнула бутылка и с буханьем разлетелась об стену. Еремеев, который выпустил старика из виду буквально на секунду, смотрел на того во все глаза: смежив веки, председатель дремал в своем кресле так же неподвижно и безмятежно, как вначале, только полы его пончо теперь колыхались. А на барной доске не хватало самой большой бутылки. В воздухе густо запахло текилой.

Несколько мгновений в комнате стояла почти полная тишина, оттеняемая лишь бульканьем горшка в очаге и тем тончайшим многоголосым писком, который Еремеев услышал еще снаружи. Потом из русско-японского угла тихо засмеялись на два голоса, высокий и басовитый, и продолжили свой мяукающе-бубнящий разговор.

– И последняя формальность, – Депардье если и был ошарашен воздушной атакой, то совершенно не подавал виду. Отхлебнув из бокала, он заговорщически приобнял Еремеева и подвел к окну справа от двери. Под ногами захрустели осколки, текилой пахло почти невыносимо, но галлу это, похоже, нисколько не мешало. – Вас должны были предупредить о полной конфиденциальности всего, что вы здесь увидите и услышите. Буду с вами предельно откровенен. En fait [13] На самом деле (фр.) никаких формальных обязательств никто на вас не накладывает. Если вы решите рассказать об этом кому угодно – это ваше дело, санкций с нашей стороны не последует. Скажу больше, даже предложение, которое вы получите через несколько минут, останется в силе. Впрочем, вы ведь сами понимаете, как будет звучать такая… l’histoire bizzarre [14] Странная история (фр.) без доказательств. А доказательств никаких не будет, будьте уверены. Вот посмотрите.

В голосе Депардье зазвучала гордость. Он поднял руку с бокалом и двумя пальцами прикоснулся к стеклу.

– Видите металлическую сетку? Она не только в стеклах, но и в стенах, и в потолке, и в полу. Везде, без единого разрыва. Мы с вами внутри огромной клетки Фарадея, и никакой электронный сигнал через нее не пройдет. Никакие жучки, даже самые коротковолновые, не пробьют эту защиту. Конечно, можно попытаться снимать лазером звуковые колебания с оконных стекол, но только не с этих. То, что через них невозможно увидеть ничего, кроме света, вы уже поняли. А теперь прислонитесь к стеклу ухом. Слышите?

Еремеев прислонился и понял, откуда брался тот странный писк. Его издавало само стекло. Вблизи он звучал совсем иначе: больше всего это было похоже на совокупный шум множества ненастроенных радиоприемников, каждый из которых звучал в несколько иной тональности. Депардье довольно ухмыльнулся.

– Многослойный белый шум, который непрерывно подается на все стекла, полностью маскирует любую звуковую информацию. Здесь можно орать во всю глотку, а снаружи ничего не будет слышно, кроме абсолютно бессмысленного шума. Так что, если хотите покричать, n’hesitez pas [15] Не стесняйтесь (фр.) . О, я вижу, ваш бокал пуст. Простите мне мою невнимательность, давайте вернемся к столу. И да, разумеется, я далек от малейших подозрений, но даже если допустить, чисто умозрительно, en théorie [16] В теории (фр.) , что на вас без вашего, разумеется, ведома повесили какое-нибудь записывающее устройство, то это тоже ничего не даст. Никаких сканеров или рентгенов у нас нет, мы поступаем гораздо проще и эффективнее. Вы заметили, что во всей комнате нет ни одного металлического предмета? Кстати, вы ведь оставили портмоне, документы и телефон в машине? В паспорте есть чип… – Увидев, как Еремеев вытаскивает из кармана сотовый, о котором совершенно позабыл, Депардье невнятно выругался и, бросив взгляд на старика, заговорил быстрее. – Надеюсь, вы к нему не успели сильно привязаться. Советую поскорее бросить на пол, старый говнюк не упустит случая…

В этот момент председатель, не открывая глаз, выпростал левую руку из-под пончо и хлопнул по желтой кнопке. Откуда-то сверху, сквозь потолок, послышалось громкое «жжжах!», и невидимая сила резко дернула телефон из руки Еремеева – вверх и с подкрутом. Он инстинктивно сжал кисть и тут же почувствовал жжение: телефон мгновенно стал горячим, как кипяток. Нет, даже горячее – как скороварка матери, за которую он схватился во втором классе. С полсекунды инстинкт самосохранения боролся в нем с инстинктом собственника, а потом первый победил, и телефон с шипением брякнулся на пол. Экран у него лопнул и выдавился из корпуса, а в образовавшиеся щели полезла, пузырясь, темная смолистая пена. Завоняло горелой проводкой, потянулся голубоватый дымок.

Поставив бокал на стол, Депардье с неожиданной для него ловкостью выхватил из кармана носовой платок размером с небольшую наволочку, сложил в несколько раз, аккуратно ухватил дымящийся телефон за уцелевший угол и закинул в глиняный горшок, стоящий возле двери.

– Песок. Как раз для таких случаев. – Он расправил платок, придирчиво осмотрел, понюхал и, удовлетворенный, запихнул обратно в карман. – Надеюсь, это последнее на сегодня. Вы не обожглись? Позвольте, я посмотрю. Bien, все в порядке. Присядем за стол и перейдем, наконец, к делу. Как говорит один наш общий знакомый, буду краток. Нам нужна от вас одна услуга, вполне выполнимая. Более того, il y a des chances [17] Есть шансы (фр.) , что вам вообще не придется ничего делать, все случится само собой. За это мы выполним одно ваше желание, которое вы прямо сейчас напишете на листе бумаги. Желание может быть любое реально выполнимое: достать луну с неба мы для вас не сможем. А вот сделать так, чтобы вы ее потрогали, если вдруг захотите… Еще одно условие: при выполнении вашего желания не должен незаслуженно пострадать ни один человек. Например, получить чужую бабу можно, но только при условии, что она сама захочет к вам уйти. Заставить ее мы не имеем права, но можем создать для этого, скажем так, максимально благоприятные условия. Правда, я не помню случаев, когда бы эти условия не сработали. Переживания брошенного мужа при этом не являются проблемой: если он имел глупость считать другого человека, хотя бы и бабу, своей собственностью, то страдает совершенно заслуженно. Ну или совсем уже простой пример: вы желаете много денег. Кстати, не самое плохое желание. Разумеется, кое-кто станет вам завидовать и страдать от этого. Но никакого нарушения, опять же, не будет. Потому что зависть – плохое чувство, недостойное гармонично развитого человека.

Депардье усадил Еремеева на свое место, а сам встал рядом. На столе перед тренером лежали лист бумаги, огрызок синего карандаша и песочные часы в дешевом пластиковом корпусе – всех этих предметов точно не было, когда он вошел. Скорее всего, их вынул откуда-то Керри, пока галл демонстрировал степени защиты дома.

– Подумайте три минуты и напишите свое желание. Это вас ни к чему не обяжет. Если вы откажетесь или не сможете сделать то, о чем мы вас попросим, оно просто останется невыполненным. Нам важно заранее убедиться, что желание выполнимо. После этого мы изложим свою просьбу. Наш опыт показывает, что три минуты – необходимое и достаточное время для того, чтобы человек понял, чего он действительно хочет. Если думать дольше, можно только все испортить. Итак, время пошло. Silence [18] Тишина (фр.). , господа! – Депардье перевернул часы, поставил на середину стола и отступил на пару шагов. Разговор в углу затих.