Джойс Оутс - Опасности путешествий во времени [litres]

Если решите заговорить, вы не начнете дрожать, биться в судорогах и безостановочно рыдать.

Я выла как по покойнику, словно потеряла что-то – кого-то, – но не могла вспомнить, что или кого. Не помнила, кто такая Мэри-Эллен Энрайт (имя с больничного браслета на моем левом запястье), хотя подолгу всматривалась в чужое лицо в зеркале, силясь произнести онемевшими губами незнакомое имя.

Мэри-Эллен Энрайт. Загадка, которую я, как ни билась, не могла разгадать.

Поскольку точно знала ( откуда? ), что это вымышленное имя.

Знала ( откуда? ), что в тот злосчастный день в дендрарии был кто-то еще.

Наверное, я свалилась с большой высоты на устланную сосновыми иглами землю. Дыхание перехватило. Глаза закатились, но прежде на меня спикировало нечто размером с летучую мышь – в панике я съежилась, завопила, прикрыв голову руками. В горле застрял пронзительный крик.

Нет! Нет! НЕТ!

По общему мнению, пациентка пострадала от удара молнии. Мощный разряд электричества опрокинул ее на землю, а оглушительный раскат грома спровоцировал разрыв барабанной перепонки.

По общему мнению, пациентка была сиротой с рождения, а ее опекуны погибли в автокатастрофе. Трагические потери прошлого она и оплакивала в своем болезненном, полуобморочном состоянии.

Частенько я испытывала счастье! При малейшем улучшении я говорила себе, как сильно мне повезло.

Однако время от времени, например в разгар физиотерапии (с обязательным плаванием), из глаз ручьем текли слезы и долго не останавливались.

Вспышка отчаяния судорогой пронзала тело. Точно внутри притаилась змея, которую нельзя ни контролировать, ни сдержать и чей яд можно выплеснуть только слезами.

Почему я рыдала так жалобно, так горько? Не знаю.

Причина не в боли. Вернее, не только в ней. Боль в ногах, позвоночнике, шее, голове и глазах я сносила стойко, без нытья, ведь это лишь физические симптомы .

Постепенно ко мне возвращалась способность размышлять . Возвращались концентрация, память .

Если верить неврологу, моя кратковременная память сильно пострадала после удара молнией. Симптомы, характерные для (обратимого) повреждения мозга.

Воспоминания, (временно) хранящиеся в гиппокампе, прежде чем (навсегда) закрепиться в коре головного мозга, исчезли безвозвратно.

«Абсолютно нормальная реакция на травму головы», – успокаивал доктор Феннер. Я могла говорить, читать, писать, сохранила другие навыки (ходить, взбираться по ступенькам, плавать), но начисто забыла многое из прежней жизни.

Словно кто-то взял огромную губку и старательно стер половину информации у меня из головы.

Я спросила, делали ли мне КТ.

Или правильно МРТ?

Доктор Феннер озадаченно улыбнулся и приложил ладонь к уху.

– Ты о чем, милая? Какой котэ?

– КТ. Томография.

– Хм!

Доктор Феннер, степенный пожилой джентльмен, к пациентам относился трепетно, с заботой, но на дух не выносил глупых вопросов. В его присутствии медсестры мгновенно преображались и больше напоминали девочек на побегушках, нежели квалифицированных медработников. Под белый врачебный халат, обтягивавший его аккуратное круглое брюшко, Феннер неизменно надевал белую крахмальную рубашку и галстук. Я невольно шарахнулась от его прикосновения, как шарахалась от медсестер, когда в первые дни после пробуждения они трогали меня голыми руками. Однако спустя недели, проведенные в больнице, а потом в отделении реабилитации, примыкавшем к госпиталю, я смирилась с отсутствием перчаток. Успокаивала себя: наверняка они все время моют руки. Каждый раз, когда выходят из палаты .

Меня буквально гипнотизировал галстук Феннера, сплошь покрытый пятнами (от еды?), а когда доктор наклонялся, грязная полоска ткани всегда падала мне на лицо.

– Мэри-Эллен, ты хотела сказать, фотографию, да? С чего вдруг ты спросила? – Феннер не скрывал своего изумления.

Я принялась лихорадочно соображать, но мысли текли вяло, постоянно путались – прямо как мои ноги, которые то бодро несли меня вперед, то внезапно подкашивались.

– Н-не знаю, доктор Феннер. Иногда сама не понимаю, о чем говорю. – Действительно, о КТ и МРТ я имела представления не больше, чем о мудреных латинских терминах, которые перепечатывала в тускло освещенном университетском здании, чье название припоминала с трудом. От музея естественной истории у меня сохранились расплывчатые, но самые радужные впечатления – как после сна, выветрившегося из памяти, но оставившего яркий эмоциональный осадок.

– Ничего страшного! Тебе сильно досталось. Но прогресс налицо – мне и прежде случалось видеть чудесные выздоровления.

Слово «чудо» повторяли при мне так часто, что со временем я поверила – и правда, произошло чудо!

(Все равно любопытно, сколько пациентов невролога излечились на самом деле. И каков процент безнадежных случаев?)

И опять, стоило доктору Феннеру выйти за порог, как из глаз хлынули слезы.

Черная тоска поглотила меня, я рыдала так горько, словно брошенный всеми младенец.

Кто-то из медсестер спросил, какого дьявола со мной творится?

– Ведь Феннер такой приятный, положительный человек .

Навещали меня редко. Всякий раз я недоуменно таращилась на визитера, гадая, откуда он взялся, из каких недр сознания выплыл.

Первая гостья назвалась Ардис Стедман, комендантшей общежития Экради-Коттедж, куда поселили первокурсницу Мэри-Эллен Энрайт.

Помню ли я мисс Стедман? А соседок по комнате? А Экради?

– Такие замечательные девочки подобрались в этом году! А ты, Мэри-Эллен, своими успехами подняла нам средний балл. Словами не передать, как мы благодарны!

Я заверила мисс Стедман, что прекрасно ее помню, а сама лихорадочно копалась в голове. Вроде мы вместе ходили на концерт. Или смотрели телевизор в гостиной общежития?

Пока мисс Стедман вслух перебирала события, которые я не помнила и не хотела вспоминать, на меня вдруг навалилось невыносимое чувство утраты, и я расплакалась.

– Мэри-Эллен, милая, что с тобой? Я чем-то тебя расстроила? – всполошилась гостья.

Я судорожно пыталась сообразить, в чем дело.

– У меня ощущение, словно я потеряла что-то, но не знаю что.

– А где потеряла?

– Думаю… наверное, в дендрарии.

– Насколько мне известно, ты гуляла одна, с рюкзаком. На тропе больше ничего не нашли.

– Я ходила в дендрарий и раньше, точно помню. Но последний раз… – Глаза вдруг пронзила острая боль. Все вокруг расплылось, я с трудом различала обеспокоенное лицо гостьи. – Последний раз – пустота, провал.

Комендантша всплеснула руками:

– Милая, может, оно и к лучшему! Кому охота вспоминать, как его ударило молнией?