Меган Девос - Верность [litres]

Он умело лавировал между людьми. Я пыталась думать на ходу. Итак, Хейден признался Даксу, что мы с ним… как бы это ни называлось, у меня оно вызывало искреннюю радость и смятение. Отношения между парнем и девушкой – вполне нормальная часть человеческой жизни. Отношения могли быть самыми разными, близкими и не очень. Интересно, было ли это главной заботой девчонок, что жили в прежнем мире, пока он не разлетелся на куски?

Хейден обернулся всего раз – убедиться, что я не отстала. Мы подошли к краю площадки, где было не так людно. Сюда пришел после танцев Докк и с ним еще несколько человек, которых я знала лишь в лицо. Докк кивнул нам с Хейденом, не отрываясь от разговора. Мы уселись на бревно, в нескольких ярдах от них.

Не прошло и нескольких секунд, как откуда-то снова (наверное, уже в сотый раз) выбежал Джетт с дощечкой в руках. Вид у него был возбужденный. Джетт так и не смыл грязь с лица, но выглядел уже не таким потным и запыхавшимся, как в прошлый раз.

– Привет, Джетт.

Я улыбнулась мальчишке. Он почему-то густо покраснел и повернулся к Хейдену.

– Привет, – непривычно тихо произнес Джетт, крепко прижимая к груди свою дощечку.

– Что ты притащил? – со сдержанным любопытством спросил Хейден, мельком взглянув на меня.

– Мейзи устроила этот… кружок ремесел, – сказал Джетт, по-прежнему стараясь не смотреть на меня. – Я тебе кое-что сделал.

– И что же ты сделал?

Сегодня Хейден был необычайно терпелив и ласков с Джеттом, что я относила за счет его хорошего настроения.

Джетт молча и медленно перевернул дощечку, показав оборотную сторону. Мальчишка смотрел на нас во все глаза, внимательно следя за нашей реакцией на его творение. Я невольно улыбнулась, увидев картину, нарисованную глиной.

Джетт изобразил три человеческие фигуры. Первая явно принадлежала мужчине. Он у юного художника был высоким, с лохматой головой и пистолетом в руке. Рядом стояла фигура вдвое ниже ростом, но такая же лохматая. От третьей фигуры у меня перехватило дыхание. Это была женщина, о чем свидетельствовало платье, изображенное в виде треугольника, и длинные волосы. На платье отчетливо читалась буква «Г».

– Рисунок… так себе, – самокритично признался Джетт, не дождавшись наших слов. – У нас была только глина, но я…

– Джетт, так это мы? – спросила я, отметая его оправдания. Мальчишка вновь покраснел и только сейчас отважился взглянуть на меня. – Ты, я и Хейден?

– Да, – помолчав, ответил Джетт и робко улыбнулся.

Только сейчас я заметила, что все три фигуры держатся за руки – тоненькие, как палочки.

– Мне очень нравится, – тихо сказала я, не покривив душой.

Джетт не просто включил меня в их мужскую компанию, он соединил наши руки. Меня признали. Меня приняли. Я почувствовала себя очень счастливой, осознав всю глубину бесхитростной мальчишеской картины.

Я наклонилась и обняла Джетта. Мальчишка ошалел. Он едва успел положить картину на бревно и прижался ко мне. На несколько минут он замер, затем худенькая ручка обвила мою талию. Потом он обнял меня второй рукой. Меня захлестывали эмоции.

Выдержав еще несколько секунд, я отодвинулась, но рук не разжала.

– Спасибо, Джетт.

– З-за что? – с запинкой спросил он, весь красный, с бешено вытаращенными глазами.

– Просто… спасибо.

Значение этого бесхитростного мальчишеского порыва нельзя было выразить словами. Картина была не только знаком симпатии Джетта ко мне. Он сделал меня частью своей семьи. С тех самых пор, как я покинула Грейстоун, мне очень недоставало чувства принадлежности. Ощущения, что я – не чужеродное тело. Чувства семьи – вот чего мне не хватало.

Я разжала руки, выпустив Джетта из объятий, и поймала на себе пристальный взгляд Хейдена. Он задумчиво смотрел из-под опущенных бровей, плотно сжав губы. Потом, словно очнувшись, моргнул и повернулся к Джетту.

– Надо понимать, это твой подарок мне? – спросил Хейден, потянувшись за картиной.

Джетт сам подал ему дощечку, отошел на шаг, стиснул кулаки за спиной и улыбнулся Хейдену.

– Да! – с гордостью объявил Джетт. – Вам обоим.

– Спасибо. Мы повесим твою картину у нас в хижине. Не возражаешь?

– Что, серьезно? – с прежним возбуждением спросил мальчишка.

Командир лагеря решил повесить его картину у себя дома. Для Джетта это было высокой честью.

– Вполне серьезно, – улыбнулся Хейден. – А сейчас иди помогать Мейзи. Праздник заканчивается, и ей наверняка понадобится твоя помощь.

– Обязательно, – послушно закивал Джетт. – До завтра, ребята!

– Спокойной ночи, Джетт, – успела сказать я.

Через мгновение он уже мчался к Мейзи. Обещание Хейдена придало ему сил, и мальчишечьи ноги так и мелькали.

– И что это было? – спросил Хейден.

Он опять пристально смотрел на меня и нежно улыбался. Я немного смутилась, вспомнив свой эмоциональный порыв.

– Знаешь… приятно, когда тебя признали своей. – я тоже улыбнулась.

Хейден оказался прав: люди начинали расходиться. Кто прощался, желая спокойной ночи, кто нес обратно мебель и другие вещи. Некоторые, сильно шатаясь, брели домой – сказывалась выпитая брага.

Мое внимание привлек мужчина средних лет, держащий на руках светловолосую девочку лет пяти или шести. Ее голова лежала на плече мужчины, а он ласково поглаживал детский затылок. Судя по всему, девочка заснула прямо у него на руках. Потом он поцеловал драгоценную ношу в макушку. Меня захлестнула ностальгия. В памяти всплыла сцена из детства.

– Пап, я совсем не устала, – сонно возразила я и зевнула во весь рот, опровергая собственные слова.

– Тише, Грейси. Тебе пора спать.

– А Джоуна остается гулять, да? – капризно бормотала я.

Неожиданно отяжелевшая голова склонилась на отцовское плечо. В таком состоянии отец внес меня в дом. Мне было целых восемь лет. Я считала себя слишком большой для того, чтобы меня носили на руках. Но на возражения у меня уже не хватало сил. Я и в самом деле очень устала.

– Джоуна постарше тебя, дорогая, – ласково уговаривал меня отец. Он погладил меня по волосам и внес в дом. – А теперь веди себя тихо. Мама спит.

Я больше не возражала, изо всех сил пытаясь держать глаза открытыми. Негромкие удары отцовского сердца действовали усыпляюще. Слипающимися глазами я видела знакомые очертания комнаты и вещей. Темное пятно на родительской кровати – это мама. С недавних пор она стала спать дольше обычного, а на все мои просьбы поиграть отвечала, что утомилась.

– Папа, я совсем не устала, – вяло бормотала я.

Отец внес меня в комнатку, которую теперь я делила с Джоуной. Я почувствовала, как меня осторожно укладывают в кровать и накрывают одеялом. Вопреки своим утверждениям, я уже почти спала.