Эдвин Табб - Смерть — это сон. Белая вдова

Капитан продолжал хранить молчание.

— Мы оба так считали, — ответила за него Элен. — Даже ухаживавший за вами лайфмен не питал ни малейших надежд. А затем я вспомнила о тех, кто воскресил нас. Вместе с деньгами у вас появилась и надежда. Деньги! Снова все дело только в них.

И очень странно было ощущать, что сейчас он испытывал полное равнодушие ко всему этому. Он попробовал было улыбнуться, но его тут же смутил ужас в глазах Элен. Он не знал, что эта его попытка вылилась в оскал смерти.

— Брэд!

— Разрешите, — произнес, выходя вперед, Мэйн и пробежал взглядом по приборам на передней панели мерно жужжащей машины. Затем приложил кончики пальцев к горлу Брэда и проверил показания небольшого прибора, которым прикасался поочередно к различным частям его тела. Элен притронулась к руке Мэйна.

— Ну что?..

— У нас очень мало времени.

— Понятно. — Огромным усилием воли она вернула себе самообладание. — Немедленно начинайте, пожалуйста, все необходимые приготовления. Брэд, вы должны дать мне официально засвидетельствованное разрешение распоряжаться вашими деньгами так, как я сама сочту необходимым. И было бы также очень неплохо, если бы вы передали мне все права на владение вашим телом.

Отдать Элен его тело.

Он попытался улыбнуться и по выражнию ее лица увидел, что и на этот раз его попытка не увенчалась успехом. Он захотел сказать ей об этом, но тут же обнаружил, что не в состоянии говорить. Судя по всему, костлявая рука смерти уже потеряла всякое терпение и теперь безжалостно и неумолимо сжималась вокруг горла жертвы, которой до этого столько раз удавалось ускользать от нее.

— Мэйн!

Лайфмен занял место Элен и что-то ему сделал с помощью шприца. Ему не было больно, совсем наоборот, он почувствовал, как ослабилась хватка костлявых пальцев вокруг его горла, и в легкие устремился поток воздуха.

Тут же рядом с ним возник рекордер, затем нотариус стал монотонно бубнить стандартную преамбулу. Как бы со стороны услышал он и собственный свой голос, странный и необычно тягучий, с трудом выговаривающий слова в микрофон рекордера.

А затем на душе у Брэда стало легко и спокойно.

Вокруг царица бурная, суетливая деятельность, сам же он оставался островком спокойствия в эпицентре шторма. И сохранять эту душевную умиротворенность еще помогало и то, что все это было ему знакомо. Ему уже довелось пройти через все это раньше.

— Теперь осталось совсем немного, — улыбаясь, произнес Мэйн, глядя на него как на драгоценную находку. — Что ни говори, Стивенс, но вы — человек в самом деле очень везучий.

Брэд только приопустил веки, слишком уж сонный, чтобы говорить, слишком уж уютно себя чувствующий, чтобы делать хоть что-нибудь, отказывая себе в удовольствии просто лежать и смотреть в потолок.

— Мы хорошо о вас позаботимся, — продолжал Мэйн. — Самым наилучшим образом, какой только могут позволить деньги. Вам совершенно не о чем беспокоиться — говорю вам об этом совершенно честно и откровенно. Когда вы проснетесь, все ваши беды пройдут.

Затем он ушел, свет теперь ему заслоняли только двое.

— Брэд! — Элен плакала навзрыд. — Брэд, Брэд!

— Он не может говорить, — произнес Серж и положил руку на плечо Брэда. — Это совсем не конец. Когда-нибудь, в будущем, мы еще обязательно встретимся.

Никакая из других эпох, подумалось Брэду, не вырабатывала столь утешительной философии. Смерть становилась не концом, а переходом. Не в выдуманный рай или ад, а в давно привычный мир, где все человеку было уже знакомо и сохранялась возможность даже встретить прежних друзей.

Может быть, Элен?

Она низко склонилась над ним и поцеловала в губы.

— До свиданья, Брэд. Я никогда не забуду вас.

Затем она отошла и снова рядом оказался Мэйн, все еще улыбающийся, но с примесью некоторой озабоченности в этой улыбке, озабоченности человека, устремившегося против течения времени и не осмеливающегося поставить часы в известность о том, что он с ними соревнуется.

— Вот теперь самая пора в путь, — произнес он. — Передайте мои наилучшие пожелания будущему и не забывайте о том, что вам не о чем беспокоиться.

Не о чем.

Совершенно не о чем.

Не о чем, кроме смерти, которая не что иное, как сон.

Он будет жить снова.

Бандероль уже ждала его, когда он вернулся домой из лаборатории. Она лежала на столике в холле первого этажа дома из красного кирпича, в котором он жил, на полпути между Хантингтон-авеню и Фенуэем. Аккуратно обернутая коричневой бумагой и перевязанная шпагатом, она выглядела так, будто внутри ее содержится довольно толстый том размером в общую тетрадь.

Именно это и испортило настроение Ларри Финлэю, ибо бандероль в самом деле содержала пухлую общую тетрадь. В которой излагалась его диссертация, над которой он усердно корпел последние восемнадцать месяцев, и которую он отослал в университет чуть меньше двух недель тому назад, питая счастливые надежды на то, что она откроет ему путь к получению столь вожделенной степени доктора наук.

Ему показалось совершенно неправдоподобным, что эту его диссертацию столь быстро прочтут, тем более подвергнут тщательному рассмотрению и вынесут суждение в его пользу. Онемелыми от страха руками он подхватил бандероль, подумав еще при этом о такой неприятной для него учтивости университетской администрации, не поскупившейся оплатить почтовые расходы по обратной пересылке диссертации. Он был настолько уверен в том, что ее примут к защите, что даже не удосужился позаботиться о таком возможном исходе своей затеи.

Не помня совершенно, как он взбирался по лестнице, Ларри обнаружил, что вот он уже в своей квартире на четвертом этаже фасадной части здания и все еще держит в руках злополучную бандероль. Внутри ее оказалась записка, короткое, напечатанное на машинке уведомление на четвертушке стандартного листа со штампом университета вверху.

Записка гласила:

«К немалому нашему сожалению сообщаем Вам, что мы не считаем себя достаточно компетентными, чтобы допустить Вас к защите диссертации на соискание степени доктора наук на основании тех материалов, которые Вы нам представили. Поэтому мы вынуждены вернуть их Вам».

Ниже стояла неразборчивая подпись какого-то безымянного доцента биологического факультета. Вот и все — только эта записка да еще почтовые марки на общую стоимость в семьдесят восемь центов, теперь уже гашенных, которые и обеспечили доставку бандероли в его адрес Почтовым ведомством США.

Он мельком взглянул на обложку из искусственной кожи, к которой было приклеено название — «Новый подход к проблеме гемофилии». Вероятно, ему следовало бы назвать диссертацию «Материнская кровь» или «Смерть по наследству», что звучало бы куда более завлекательно. А с таким скучным названием лучше было не высовываться и так и остаться в безвестности. С таким мыслями он выронил отвергнутую диссертацию на стол, а сам завалился лицом вниз на диван-кровать, в котором он спал по ночам.