Эдвин Табб - Смерть — это сон. Белая вдова

Оставалось для него также до сих пор неясным, почему заговор этих то ли амазонок, то ли просто женщин с замашками императриц, если согласиться с тем, что он на самом деле существует, посчитал его диссертацию настолько для себя важной, что прибег к самым жестким мерам, лишь бы воспрепятствовать ее опубликованию? Корнмэн высказал определенные соображения на сей счет, однако Ларри продолжал считать себя пока что еще неспособным согласиться с ними.

Еще интересовало его, хотя и не так сильно, что же все-таки толстяк предпримет для того, чтобы изменить собственное его, Ларри, положение — он совершенно ничего не сказал о том, что будет сделано для того, чтобы снять с него нелепые обвинения в убийстве, которые заполнили газеты — все, что он сказал, это что он должен продолжать работу над темой своей диссертации. Однако в настоящее время он был слишком взволнован для того, чтобы посвятить себя столь отвлеченному предмету.

Неясно было для Ларри и как ему теперь поступить с Идой — его не покидало чувство вины перед этой девушкой. Если только она еще оставалась ЕГО девушкой. Ее, безусловно, можно будет оправдать, если она вычеркнет его из своей жизни как неудачника. Но именно по этой же самой причине Ларри испытывал непреодолимое желание сделать что-нибудь такое, что дало бы ей знать, что же на самом деле произошло после того, как он покинул ее квартиру — с того времени прошло, пожалуй, чуть меньше двух суток.

Или Ида сама является участницей заговора, который едва не привел к тому, что он был бы подвергнут заключению как потерявший голову преступник? Вспоминая ее нежность, ее благородство, ее преданность по отношению к нему он решил, что начинает платить ей черной неблагодарностью. Он стал искать глазами пепельницу, обнаружил ее на столике у кровати, потянулся к ней через всю кровать, чтобы взять ее к себе.

У самой двери стояла Долорес Грин, глядя на него сверху вниз с чувственной, несколько сардонической улыбкой на лице.

— Самая пора сыграть партию-другую, не возражаете, Ларри?

Ему стоило немалых усилий не прожечь дырку в бархатном покрывале, которым была накрыта постель, он выпрямился, не поднимаясь с кровати, и произнес:

— Все зависит от того, в какую игру сыграть?

Она, несколько изогнувшись, пожала плечами и ответила:

— Выбирайте — шашки или шахматы. Мне лично все равно.

— Нет доски, — возразил он, пытаясь разобраться в собственных своих чувствах, пока она шла через всю комнату, чтобы присесть рядом с ним на кровати. Он ощутил, как неожиданно лихорадочно забился его пульс, чего с ним не случалось со дня первого его свидания, когда он едва переступил мальчишеский возраст — а вместе с этим пришел к нему и страх, готовый вот-вот перерасти в отвращение.

Долорес, казалось, поняла те чувства, что его обуревали — во всяком случае глаза ее насмешливо сверкнули, когда она сказала:

— Вы себя ведете так, как будто немножко меня побаиваетесь — чем это Мэйн вас напичкал?

— Канадским беконом и парой почек, — ответил ей Ларри. — А также тем, что вы принадлежите к группе поистине замечательных женщин, которые посвятили свою жизнь делу уничтожения всех мужчин с лица нашей планеты. — Вряд ли, решил он, будет какой-либо вред, если он будет столь с нею откровенен. Девушке, безусловно, было в общих чертах известно содержание его беседы с Корнмэном.

Она тихо рассмеялась.

— Бедняга Мэйн! — Затем придвинулась совсем близко к Ларри. — Разве я похожа на девушку, которая может быть счастлива в мире, где не будет мужчин?

— Если хотите услышать от меня правду — а на ответную искренность с вашей стороны я даже не надеюсь, то вы не похожи на девушку, которая была бы достаточно долго счастлива в любом из миров.

На какое-то мгновение всю насмешливость как рукой сняло с ее такого прекрасного лица. Она стала на вид прямо-таки старухой, более древней, чем любая из женщин, запавших Ларри в память, древней не по годам, а по своей внутренней сущности. По какой-то причине ему вспомнилось то, что говорил ему толстяк о тех амазонках, что, как в ловушку, попали в общество, где господствовали мужчины с тех пор, как богиня-мать стала жертвой какого-то далекого предка Зевса на самой заре предыстории человеческого рода. Здесь, отметил он про себя, возможно во плоти как раз одна из тех женщин, что прожили всю эту ставшую им такой отвратительной вечность.

Ларри решил, что вовсе не стоит так задираться с нею.

— Простите меня, я совсем не хотел причинить вам боль, но я все еще никак не могу полностью прийти в себя. Мне кажется, что я никак еще не могу заставить себя нормально мыслить.

— Когда-нибудь, — заметила девушка, — я обязательно сверну Мэйну его жирную шею. — Она улыбнулась, явно довольная такой перспективой. — Это в высшей степени нечестно с его стороны убеждать каждого хоть чуть-чуть привлекательного молодого мужчину, который здесь появляется, в том, что я вроде бы ведьма. Может быть, мне стоило бы принести сюда свою метлу?

— А я-то в своей наивности полагал, что сейчас эра пылесосов, — сказал Ларри, надеясь в глубине души, чтобы его не оставила последняя искра разума.

По-видимому, этого оказалось достаточно, чтобы поднять упавшее было настроение Долорес. Она громко рассмеялась — гортанным, музыкальным смехом, какой, должно быть, умели издавать только наяды Древней Греции.

— Как я полагаю, мне предоставится возможность покататься верхом на одной из самых последний моделей этих жестянок. — Затем уже куда более серьезно, почти что шепотом, добавила: — Скажите мне, вы убедились в том, что Мэйн в самом деле сошел с ума?

Ларри тяжко вздохнул и неуверенно покачал головой.

— Долорес, вы мастерски пытаетесь выведать у меня все, что мне известно, но только не на того напали. Со мной так быстро произошло столь много всякого, что я сейчас уже совершенно неспособен высказать свое личное суждение по какому бы то ни было вопросу. А пока что единственно, на что я сейчас пригоден, это быть такой тряпкой, которую можно выкручивать как угодно.

— Ну что ж, с игрою можно и обождать, пока вы не почувствуете себя в достаточной мере мужчиной, чтобы начать ее, — произнесла Долорес, отбрасывая назад иссиня-черные свои волосы и приводя их в порядок у себя за спиной змееподобными движениями обеих рук. Заметив это, он пришел к выводу, что она похожа на змею и во многих других отношениях. — Я благодарна Богу за то, что вы не являетесь типичным для представителей своего пола, — добавила она.

— Мне тут нечем особенно гордиться, — сказал он девушке. Когда она отбрасывала назад свои волосы, перед глазами его мелькнул инкрустированный бриллиантами браслет на одном из ее запястий.

Она это заметила и тут же пояснила.