Василий Воронков - Песня песка [litres]

Напряжённый гул двигателей сменился истошным рёвом, и сила ускорения впечатала Нива в жёсткое кресло.

Кханд внезапно рассмеялся:

– Поздравляю! Отличный первый день!

– Да уж… – проговорил Нив.

Виман летел быстрее, чем раньше – пилот боялся задержаться в мекхала-агкати даже на несколько лишних секунд. Корабль раскачивался на воздушных волнах, двигатели завывали, и по всему корпусу проходила частая дрожь. Стонал уставший металл.

Пояс ветров никак не хочет их отпускать – песчаная буря вот-вот догонит надрывающийся виман и накроет его страшной багровой тучей, расколет, как тонкую скорлупу.

Гира, которую они не успели закрепить перед взлётом, каталась по полу, когда виман нырял в потоки восходящего ветра, и билась фонарём о гулкие стены.

– Интересно, она всё ещё работает? – спросил Нив.

– Ахи его знает! – усмехнулся Кханд.

Нив посмотрел на свои наручные часы. Стрелки на циферблате беспомощно застыли, показывая неправильное время, хотя пружинка завода была взведена до упора.

– Всё! – сказал Кханд. – Теперь можешь выбросить!

– Что? Почему?

– Мааван, ты откуда вообще такой взялся? Это же мекхала-агкати! Такое ещё в видая-лая изучают! Ахи ты вообще часы с собой взял?

– Я не подумал, – пробормотал Нив.

Ему всё ещё казалось, что их преследует буря. Прошло несколько минут, прежде чем он решился посмотреть в окно.

Под ними вновь тянулись одинаковые текучие дюны. Испорченное стекло причудливо искажало вид – дюны то вздымались вверх, подобно волнам, то опадали, рассеиваясь на ветру. Не было ни иссушенных пустынных растений, ни исследовательских ламбд – только горящий на солнце песок.

Пояс ветров оставался позади, и его красные дюны, долии и шторм, рвущий на части небо, казались теперь странным мороком, навеянным пустыней. На самом деле они ещё не добрались до места высадки – не ставили гиру, не спасались от бури. Просто Нив на несколько минут провалился в болезненный липкий сон, в его часах лопнула взведённая пружина, а компас у потолка, забывший о своём предназначении, отсчитывает какое-то неправильное пустынное время.

– Ты как, ничего? – спросил Кханд. – В сознании?

– Нормально, – сказал Нив.

Он посмотрел на полотно безжизненного песка. И вдруг подумал, что пустыня так пронзительно и необъяснимо красива именно потому, что лишена жизни. Он понял, почему Кханда рассердили его слова о строительстве хагаты в песках.

Кханд тем временем отвязался от кресла и, осторожно придерживаясь за поручни в стенах, перебрался к Ниву.

– Рассказать тебе о том, как я сам летал в мекхала-агкати в первый раз? – спросил он.

Нив думал, что время в пустыне необъяснимо отличается от городского. Оно течёт то медленнее, то быстрее. Здесь компас отсчитывает время, но перестаёт работать хронометр, часы пролетают, как секунды, а секунды становятся долгими, как часы.

После первого полёта в мекхала-агкати руки у него тряслись, он с трудом стоял на ногах. Он не мог поверить в то, что несколько часов назад виман привёз его из синей полумглы утреннего города. Казалось, он провёл в песках десятки дней – без отдыха и сна, – и за всё это время не сделал ни единого глотка воды.

Когда они вернулись на ламбду, Нив выпил несколько бутылок, однако ему не полегчало – наоборот, чувство жажды странно усилилось. Он открыл ещё бутылку.

– Эй, полегче! – сказал Кханд. – Это тебе не поможет, мааван! Тебе на самом деле не хочется пить. Так бывает в первый раз. Приляг лучше.

Комнатка Нива была настолько тесной, что туда влезли только узкая кровать, повидавшая виды санганака и приделанный к стене узкий стол. Единственное окно закрывалось толстым металлическим веком, позволяя полностью заградиться от солнцепёка. У потолка вполсилы горела газовая лампа. Дхаав в стене работал на износ.

Нив присел на кровать, и его взгляд остановился на больших настенные часах с секундной стрелкой, которая раздражающе пощёлкивала, рывками передвигаясь по циферблату. В городе в это время он обычно возвращается с обеда.

Он выключил свет. Лёг в кровать, не раздеваясь, чтобы немного отдохнуть, очистить мысли, однако стоило ему расслабиться и закрыть глаза, как он тут же услышал голос Кханда, рассказывающего свою бесконечную историю – первый полёт к поясу ветров, неопытный пилот, по сравнению с которым даже их сегодняшний виманас мог бы сойти за аса, и страшный пустынный смерч, подобных которому сам Кханд никогда больше не видел. Нив спросил старика – как же они умудрились остаться в живых? А Кханд ответил что-то на гали. На этом рассказ закончился. Виман сел рядом с ламбдой, и земля пошатнулась у них под ногами.

Ниву рассказывали о пустынных смерчах ещё задолго до того, как он получил назначение в пески. Он даже слышал записи передач с какой-то затерянной ламбды – взволнованные голоса (большинство видели смерч впервые), помехи, напоминающие шелест песка, монотонные сигналы дежурной сирены, которая должна была предупреждать об опасности, но в действительности лишь выводила из себя. Нив не думал, что сам когда-нибудь попадёт в такой смерч.

Постепенно, утопая в воспоминаниях и мыслях, как в зыбучем песке, Нив заснул.

И ему приснилось, что он спит. Но только не в цельнометаллической камере посреди песков, а у себя дома, где душно, а сквозь шторы с улицы бьёт синий газовый свет.

И Аны рядом нет.

Нив просыпается, понимает, что лежит один, но не хочет вставать. Ещё не время. Весь город во тьме. Бьёт в уши протяжное шипение, похожее на шум пустынного ветра – он забыл выключить радио перед сном. Но он всё равно не встаёт. Ещё слишком рано, чтобы бодрствовать – плохое время, кустхаана, – на улице ещё горят синие фонари. Правда, теперь именно шум радио мешает ему забыться.

Он ворочается на постели и вдруг понимает, что проснулся вовсе не из-за шипения помех. Его изводит страшная жажда – губы рассохлись, гортань кровоточит, даже дышать получается с трудом.

Нив поднимается с постели, и в этот момент распахивается дверь.

Он видит Кханда – в смешной дыхательной маске и огромных очках с круглыми стёклами.

– Пойдём, мааван! – говорит Кханд.

Они уже не в городе. Перед ними до самого горизонта, до боли в глазах – пустыня. И Кханд настойчиво тащит Нива за рукав. Нив – полуголый, босиком. Песок обжигает ему ноги.

– Пойдём! – повторяет Кханд.

Они удаляются от ламбды. Каждый шаг для Нива подобен пытке – он будто ступает по стеклу. Но Кханд непреклонен.

Наконец они останавливаются.

На Кханде уже нет ни очков с огромными стеклами, ни дыхательной маски, исчез и грязный тюрбан с головы – он почти седой, его редкие волосы смешно топорщатся на затылке. Кожа у Кханда жёлтая и морщинистая, а подслеповатые глаза слезятся.