Дейвид Бриттон - Трилогия Лорда Хоррора [litres]

– Ты когда-нибудь замечал, – прокомментировал Экер, расслабляя руку-палочку на подоконнике, – что пьянь разгова ривает на своем отдельном языке?

– Их никто больше не понимает, – сказал Менг. – Я его зову парафинским. Пытался его имитировать, жевал слова, булькал и всякое говно размазывал – и знаешь, они меня, похоже, понимали. – Он примолк, размышляя о значении сказанного. – Учти, они всегда одно и то же повторяют.

– Не переплатил за бухло, кореш? – нараспев произнес Экер, не оборачиваясь.

– Ну, – подтвердил Менг. Он оставил зеркало и начал заниматься чашкой «Бурнвилла». Судя по виду, он был доволен.

Из окна Экер смотрел, как бродяга поднялся и отвалил обратно по авеню; пешеходы, в большинстве своем черножопые или пшеки, не обращали на него внимания. Он был не так счастлив, как братец. Экер помнил их последнюю трапезу в Лондоне перед тем, как всех вынудили уехать из страны. Лорд Хоррор привел их в заведение под названием «Рыдающая черепаха». Экер подметил в нем какую-то непривычную тревожность. Когда Менг отвернулся, Хоррор поведал Экеру, что у него остро болит в животе. За недели боли стали только хуже. Пока Менг брал всем выпивку в баре, он тихонько изложил Экеру необычайнейшее видение. К нему в комнату, утверждал он, приходил Хитлер. Нежданный визит случился двумя днями ранее. Никакого удивления близнец не выказал. Еще много лет назад научился он не проявлять на лице никаких эмоций, когда Хоррор вываливал на него все, что его тяготило.

– Фюрер привел с собою необычного спутника. – Рука Хоррора мертвой хваткой стиснула руку Экера. – Он расхохотался над обалделым моим выраженьем. Был он таким же, как и раньше, – непринужденным, расслабленным, собранным. В нем по-прежнему виднелся тот глубинный юмор, с каковым, бывало, он меня приветствовал. «Мы видим, херр Хоррор, – рек он мне, – что годы обошлись с вами недобро. Однако же – при удобном случае – мы это можем изменить!» Затем он провел рукою по власам, до сих пор черным, не явившим ни единого признака старенья. «Но пока мы готовимся, произойдет легкая задержка. Покамест познакомьтесь с новым моим эмиссаром. Прозваньем Бивень. Ныне он везде меня сопровождает». После чего Хитлер улыбнулся. «Помните, я предсказывал – на землю явится новый человек?» Он посмотрел на меня с гордостию и сухою веселостию и открытой ладонью указал на Бивня.

Человек, в чьей тени стоял Хитлер, был огромен – ростом пятнадцать или шестнадцать футов. Глаза у него были ярко-голубые, а копна нордически светлых волос спадала на плечи. Был он бронзов от солнца, как принц-раджа, и до пояса гол. Из бока его через кожу пробивался огромный белый бивень. Глядя на меня свысока, человек протянул руку в синяках к кончику этого рога и принялся щупать и надраивать его. Мне показалось, что он намерен меня на него насадить, посему я изготовился к бегству.

Хитлер благосклонно поглядел на бесстрастное лицо Бивня, и я, ожидая, когда он заговорит, должно быть, задремал. А когда пробудился, их обоих уж не было, и в комнате у меня стало затхло, как в « Райхсбункере ».

Тут Менг вернулся с выпивкой. Хоррор замолчал и стал пить всерьез. На полутрапезе он провалился в смазанный лимб онейрического сна. Менг тоже выпил довольно и, доев стейк с бурым рисом, без сознания свалился под стол. Экер продолжал с интересом слушать еще более загадочные высказывания, изредка вылетавшие из уст лорда Хоррора:

– …Бивень пронзает человека… вихревое тысячелетье неуклюже сидит верхом на козле… – (и наконец) – …свинья не больше тебя… – Засим лорд Хоррор рухнул головой в шоколадный торт с французскими сливками, и Экеру пришлось тащить из «Рыдающей черепахи» их обоих без сознания, эстафетой.

– Думаю, Хоррор вступил в Бенгальские Уланы, – без выраженья произнес Экер.

– Вот оно что? – рассеянно ответил Менг, по-видимому вновь занявшись своим отражением в зеркале и тем миром, кой различал он за чистым стеклом. В ответ взирали на него его тяжелые черты, оттененные румянцем. За ними вдали он различал лорда Хоррора – в виде куклы, безумно танцевавшей ему навстречу. Голова куклы была из глины, а руки – из красного воска. Тело изготовили из мягкой розовой лайки, набитой пухом. Вокруг фигурки в воздухе пульсировали пузырьки и реторты, оплетенные бутыли и подковы из золота. Менг отвернулся от зеркала.

– Танцор Джек… – Губы едва приоткрылись. Вдруг его груди опали – жестко, как кирпичи. Он встал. – Я разогрею пудинг на пару,́ да-с, не парьтесь. – Он вертанул бедрами. Голос его разносился по всей квартире. – Хоррор переплыл океан в костюме из стали, с плакатом, гласящим: «Мясо Реально».

Он уверенно взял в руку кружку имени Коронации Елизаветы и опустошил свой последний пакет ссак в недопитое. Мизинцем размешал жидкость на дне до бурой жижи и быстро вылакал эту пасту, слизав при этом горький осадок на стенках.

Экер прикрыл глаза в притворном отвращении.

– Чувства прекрасного в тебе – что в той дохлой крысе. Клянусь, ты б и пауков еб, если б знал какие ножки им раздвигать.

– Это я оставлю своей подметке, – отвечал Менг, закатывая бычьи свои глаза с красными кругами.

Хитлер открыл истинное искусство грядущего строгим процессом исключения. Как детектив времени, темпоральный странник по истории искусств, он выследил его рождение до интервала между 1895 и 1900 годами. Позднее он добился большей точности. Рождение это произошло во вторник, 21 августа 1898 года – в аккурат со смертью Обри Биэрдзли.

Согласно одной из пресловутых незапланированных случайностей – либо посредством механизма синхронии, как это определил бы Юнг, 100-я годовщина смерти Биэрдзли наступит… ровно через день.

Как и следовало ожидать, Фройд предоставил ему окончательный ключ.

Последние таинственные годы XIX столетия представляли собой такой мир, где открытия делались и признавались не в искусстве, а в психиатрии и физике. Задним числом легко было увидеть, как недопонимали последствия кончины Биэрдзли и постные года после нее до явления его преемника: их значение осталось незаметным в истории современного искусства.

Фройд отмечал, что психиатрия «родилась в 1895-м или 1900-м, либо где-то между». Именно это его утверждение, столь небрежное, столь дерзкое, и насторожило Хитлера. Если в тот период было зачато «современное» сознание, то, быть может, – и «современное» искусство. Две эти даты отмечали собою период между публикацией Фройдом его «Исследований истерии» (1895) и «Толкования сновидений» (1900).

1898-й – год смерти Биэрдзли – был годом для д-ра Фройда критическим. Ему исполнилось 42, он стоял на грани схождения его нейроанатомической фазы и связанных с нею теорий детской сексуальности и Эдипова комплекса.