Жорж Старков - Сначала исчезли пчёлы…

— Ага, только разбег возьму, — ухмыляется старик, однако в голосе слышится плохо скрываемое волнение. Близость смерти не выводит из равновесия разве что тех, кто уже мёртв.

— Повторяю ещё раз…

— Да хоть в сотый! — чувствует нерешительность на том конце оружия старик, и скашивает холодный взгляд, стараясь заглянуть чуть через плечо. — Ты кто такой? С этими, что ли, чушками приковы…

Он не успевает закончить. Заметив, что мы, на мгновение, выпали из поля внимания, Леший вмиг перелетает разделяющее его и старика расстояние, подныривает под ружьё, хватается за ствол, направляя его вверх и таранит нашего оппонента плечом, вминая субтильное сухое тело в стену. Звучит выстрел и картечь пробивает большую дыру в прогнивших досках потолка, а вместе с ними и в старом шифере, являя нам девственность безоблачного серого утреннего неба. Слышен сильный хлёсткий удар, и я вижу, как старик валится на бок без чувств, а из его головы, в районе виска, начинает струиться кровь, быстро расползаясь по полу чёрным пятнышком. Сначала всего с монету, потом всё больше и больше.

— Чего застыли? — взревел Леший. — Ходу!

— Вы чего тут забыли? — в свою очередь нервно вскрикивает отец.

— За тобой вернулись! — раздражённо отвечаю за всех, одновременно пожимая отцовскую руку, опираясь на неё, перебираюсь через подоконник, в стремлении, как можно быстрее покинуть дом с наименее приметной стороны.

— Не надо было! Я бы сам как-нибудь… — выпаливает отец, проламываясь сквозь колючие кусты, высаженные по периметру всего участка.

— «Сам!» — кривит его Леший. — «Как-нибудь…» Самостоятельные такие все! Шевелите ногами! — ревёт он, сам спотыкаясь и чуть не падая, в попытке как можно шустрее забраться на ухаб, за которым мы оставили свой пикап. — Чего ты не ушёл с водителем?

— А водитель ушёл, по-твоему?!

— Откуда я знаю!

— Вот и я не знаю, где этот Гриша был и где есть сейчас. И, вообще, отвали от меня! — крикнул Сан Саныч на Лешего. — Все живы, и слава Богу!

— Хватит! — взревел уже Серёга. — Заткнитесь уже все! У меня от страха чуть сердце не выпрыгнуло, а тут ещё вы со своей хернёй! Шевелите копытами своими! Давайте, шевелитесь!

Сергей выбрался на холм, чуть раньше всех, осмотрелся, убедился что авто стоит на месте и бегом кинулся вниз. Через несколько секунд и мы последовали за ним. Осознание того, что могло произойти несколько минут назад, пришло, когда мы уже тронулись с места. Руки подрагивают, на глазах, то и дело, сами собой, выступают слёзы. Дыхание становится то сбивчивым, то чересчур ровным. Сердце, то замирает, то начинает колотиться как сумасшедшее. Нет — это не сдавленная истерика. Просто человек, со своим логичным мозгом, не знает, как нужно радоваться жизни, когда чуть её не потерял. За него это делает его клокочущая душа, которую судьба всё же не выпустила в свободный полёт раньше назначенного часа.

Мы уже не прыгаем по кочкам и не ныряем в ухабы, пытаясь, как можно быстрее, смерить несчастные двадцать километров, разделяющих населённые пункты. Такие одинаковые — оставленные много лет назад большинством своих жителей и навсегда сменившие жизненный уклад, но, вместе с тем, такие разные — пошедшие каждый своим путём. Позади остался тот, где одну преступную власть сменили на другую. На смену легитимизировавшим себя мошенникам, посчитавшим, что люди больше не могут приносить должный доход, пришли бандиты, которые в одобрении или его видимости не нуждались.

О том, на каких принципах у них строились взаимоотношения с населением — я знаю немного. Ровно столько, сколько мне рассказывали станичники. А говорили они об этом не часто и совсем чуть-чуть. Лишь о том, что с того момента, как цивилизованная власть ушла из Алексеевской — ныне бандитской деревеньки, ничего нового не произошло. Простые работяги, как работали, так и работают — ведут хозяйство, обрабатывают приведённые в порядок земли, в общем, вкалывают много — по 8-12 часов в день, прямо как при бывшей, легитимной власти. Только налоги платят не в государственные фонды, а в бандитские карманы и не деньгами или лимитами, а частью продукции. Проще говоря, жители деревеньки, попросту кормили и обслуживали бригаду «Астматика», а те их не трогали и предоставляли, так называемую, защиту. Правда от кого именно, если самыми опасными людьми километров на пятьдесят окрест, были именно люди вышеупомянутого лидера — понимается с трудом.

Так что, по большому счёту, ничего в Алексеевской, с 2020 года не поменялось. Более того, чтобы поддерживать трудоспособность населения и результативность труда, бандиты когда-никогда добывали соответствующую технику. Например, Кристина слышала, что в прошлом году привезли хороший мощный культиватор. А вот профессор говорил, что, через третьи уши, слышал о покупке ими на нелегальном рынке новых печей для местной пекарни. В общем и целом, нельзя было сказать, что сельчане находятся рабстве — они просто работали и продолжают работать не только за себя, но и за других.

Это за спиной, это прошлое… Впереди — настоящее и, очень бы хотелось, чтобы и будущее. Но теперь мы движемся к нему медленно, будто не желая прерывать прелюдию встречи. Наш верный старый пикап всё же не выдержал испытания степью. Уж и не знаю, где и когда именно радиатор нашего четырёхколёсного друга получил пробоину и, не доехав буквально пяти километров до станицы, двигатель машины переклинило, хотя мы дружно надеялись, что УАЗик всё же выдержит не такой уж далёкий путь. И теперь нас приближают к общему дому лишь наши усталые шаги, смеряющие иссушенную степь, не быстро и не медленно — ровно так, как позволяют нам наши чувства, главное из которых страх. Страх подгоняет в боязни потерять всё то, что там — за раскинувшимся пред нами плато и клочком иссохшегося леса. И страх же, тянет сзади за рубашку, в ужасе узнать о том, что всё уже потеряно.

— Знаешь, — вдруг заговаривает Сергей, молча топающий чуть позади меня последние пятнадцать минут, а теперь поравнявшийся со мною, — мне, ведь, там делать нечего. У меня там никого нет. И, знаешь, мне ведь не за кого там воевать.

— Думаешь? — оборачиваюсь, дабы убедится, что отец и Леший достаточно далеко, чтобы ветер не смог донести эти слова до их ушей.

— Да, — грустно кивает Серёга. — И, ты не поверишь, — нервно посмеивается он, — мне не хочется туда идти. Понимаешь? Мне до трясучки страшно.

— Понимаю, — киваю устало до равнодушия. — Не иди.

— И не идти не могу.

— Почему?

— А ты не понимаешь?

— Нет. У меня там Кристина, у Лешего… — чуть спотыкаюсь, взвешивая степень приватности, рассказанного Иванычем, о трепетном отношении бородатого здоровяка к Куле, — в общем, тоже есть за кем идти. У тебя — никого там нет. Можешь слиться — я пойму. Ребята, наверное, тоже. Каждому, ведь, страшно… Это нормально. Это по-человечески.