Жорж Старков - Сначала исчезли пчёлы…

— Угощайтесь! — предлагает Леший, подворачивая пакет, делая из него, тем самым, нечто похожее на низенькую корзинку. — Завтрак для мужика — самое главное!

«Самым главным» для нас в это утро стали отваренные куриные яйца, пучок зелени и несколько разномастных бутербродов. Примечательно, что вместо хлеба, было нечто наподобие лепёшки, аккуратно порезанной на порционные кусочки. Их устилала не очень толстая, но и не слишком тонкая нарезка мяса птицы, сала и чего-то наподобие омлета. Бутербродов каждого вида имелось по шесть штук. Стало быть, по два одинаковых на брата, так как Леший сразу заявил, что уже трапезничал и максимум чем может нас поддержать, так это стаканчиком травяного чая.

— Откуда это всё? — запихивая в рот бутерброд и рискуя подавится, живо интересуется Серёга, который перед сном особенно жаловался на голод.

— Как откуда? — не понял его Леший.

— Он имеет в виду — привозите из города или сами хозяйство держите? — пояснил отец.

— Сами, конечно, — посмотрел здоровяк на нас, как на умолищённых. — Какой город? Мы же изгои! Нам в город путь заказан. Да и не нужен он нам… Сами все делаем. А вы, кстати, знаете, откуда в городе продовольствие берётся, а?

— Понятно откуда, — отвечаю за всех. — Продовольственные корпорации. С их комбинатов.

— Это то дерьмо, которым они вас кормят — оттуда! Я имею в виду элитные продукты, на которые вам никогда и никто лимитов не выдаст! Только, если совсем всё гнить начнёт, и то — вряд ли. Больше половины элитных продуктов для, так называемых людей высшего сорта, производят изгои. Такие же, как мы! А уже корпорации скупают это всё, как у туземцев, за «бусики стеклянные», суют в упаковку и выкладывают на полки, чтобы такие, как вы, — окинул он нас троих взглядом, — проходили мимо и облизывались. Чтобы каждый день понимали, что есть нечто, вам недоступное. И привыкали к этому… Привыкали к тому, что у вас есть своё место. И вы трясётесь каждый день, чтобы его не лишиться и, в конце месяца, получить право забрать с полок третьесортные сублиматы мясных отходов и дерьма, которое позиционируется у вас, как вполне сносные мясные продукты. Ведь так, не правда ли? Не забыли ещё вкус того дерьма, что зовётся в городах едой?

— Еда есть еда, — скупо отвечаю на язвительную тираду. — Лучше, хуже… Еда есть еда. Вы ведь тоже трудитесь для того, чтобы прокормиться. Разве не так?

— Верно, — кивает Леший. — Но по-другому. У нас всё по-другому. Это вам сегодня и предстоит усвоить. Давайте, доедайте. А я пока схожу на стоянку, пригоню сюда вашу машину.

— Тачку отдаёте?! — чуть не подавился от удивления Серёга, которому повидавший многое пикап уже стал как родной.

— Конечно, — снисходительно улыбается здоровяк. — Мы же не бандиты, какие. Но, машина — это дополнительная ответственность, — добавил загадочности Леший. — В общем, скоро всё сами поймёте.

К тому моменту, как наш «экскурсовод» по новому образу жизни подъехал ко двору на нашей машине, мы уже успели дожевать все бутерброды и допить чай. Когда мы усаживались в пикап, Сергей настоял на том, чтобы сесть за руль самолично, несмотря на то, что дороги не знал и знать не мог. Все аргументы Лешего на этот счёт, мой друг детства счёл несостоятельными, согласившись лишь на то, чтобы здоровяк сел рядом и указывал дорогу.

Путь занял всего ничего, поселение-то небольшое — порядка десятка длинных улиц, тянущихся вдоль реки, и пересекаемых частыми переулками. К слову, домик, в котором нас поселили — стоит почти у воды. Стоило лишь спуститься на один квартал, а кварталы в сельской местности, как известно, не то, что в большом городе. Однако, выход на природу мы вчера отложили до того момента, когда руки, ноги и всё остальное перестанет ныть от многих ночей вне человеческих условий.

Место же, куда сопровождал нас Леший, находилось улицей выше главного станичного проспекта и представляло простой деревенский дом. Точнее, в сам дом нас никто не приглашал и не собирался. Действо, ради которого нас любезно разбудили и даже накормили завтраком, происходило на улице, во дворе, за длинным просто сколоченным деревянным столом, за которым сидело порядка четырёх десятков человек. В том числе и уже знакомый нам староста поселения Иван Иваныч, а также наши попутчики и товарищи по несчастью — Спиридон, его супруга Елена и Лёша, для которого они должны были стать новой семьёй.

Наша машина останавливается рядом с низенькой калиткой, такого же низенького забора.

— Это — станичный совет, — поясняет Леший и делает жест «на выход».

Покорно выбираемся из машины. Затравленно поглядывая друг на друга, идём к столу.

— Доброе утро! — весело приветствует нас Иваныч, будто и не было вчерашнего казуса с «неудобной темой».

Очевидно, старик и вправду «лёгкий», незлопамятный. Наверное, таким и должен быть дальновидный и здравомыслящий человек.

— Ну, теперь все в сборе, — умиротворённо возложил он руки на стол и дал нам знак присаживаться на свободные места длинных скамеек. — Ну, вот собственно, наши новенькие, — возвестил Иваныч в пространство, — Александр, Игорь, Сергей, — указал он на каждого из нас по очереди. — А это, — обвёл он взглядом станичников, — совет станицы. Прошу любить и жаловать. Леший, — воззвал он ко вниманию нашего провожатого, — ты объяснил ребятам, что тут к чему, хотя бы вкратце?

— Не успел. Так, чуть по чуть, — неопределённо ответил здоровяк.

— Понятно, — в голосе старосты почувствовалась небольшая досада.

Видно, объяснять всё «от и до» при совете — ему хотелось не шибко.

— Короче, — слегка хлопнул он ладонью по столу, — Спиридону я уже всё пояснил, хотя он и так в курсе. Теперь вкратце расскажу вам о наших порядках. Вы точно остаётесь? — с неким недоверием в голосе вопросил староста.

Переглядываемся, киваем. Куда нам идти-то? Понятное дело, что остаёмся…

— Вот и славно! — как-то сразу оживился Иваныч. — Порядки тут простые — живите, делайте лучше свою жизнь и жизнь других. Помогайте соседям. Не ссорьтесь. Короче — всё как в городе, только наоборот!

— Чего он несёт? — шепчет мне на ухо Серёга.

— Не знаю, — нервно дергаю плечом, отстраняя его лицо. — Слушай…

— Так вот, — продолжил Иваныч, — у нас тут не совсем анархия, как вы выразились вчера, — все-таки припомнил старик, — а нормальное цивилизованное общество. Именно цивилизованное! — нарочито подчеркнул Иваныч. — С тем самым смыслом, который вкладывали в это определение древние философы, а не в современном, извращенном понимании. Запомните, у нас главное — это взаимное уважение! Не толерантность, мать её! А именно уважение! Сначала к себе, потом к окружающему тебя миру и людям. Только так и никак иначе. Человек, не уважающий себя — не может требовать этого от других! Но, что-то я отвлёкся, — растерянно почесал он седую шевелюру. — По словам Спиридона, вы — ребята неплохие. Значит, сами всё поймёте. Слушайте местных. Не бойтесь, здесь обманывать не принято. Ведь, потом могут и спросить, сами понимаете… — едва заметно похлопал он себя по рубахе, в районе пояса, которую недвузначно оттопыривала рукоять пистолета. — И ещё, — назидательно поднял он указательный палец, — у нас принято работать. Каждый станичник должен делать что-то для её процветания, в силу своих способностей. Это обязательное условие! Иначе мы будем вынуждены с вами расстаться. Можете, конечно, жить сами по себе — сами добывать себе пищу, электричество, питьевую воду, в общем — быть изгоями среди изгоев. Но смысл? Лично я его не вижу! Тем более, что никто у нас здесь не упаривается до обморока. Работают все, но понемногу. Сначала, когда только налаживали здесь жизнь, без этой поганой власти — было тяжело. Работали, как кони. Помнишь, «Шепель»? — хлопнул он по плечу, сидящего рядом с ним пузатого пожилого мужчину с длинными усами.