Василий Криптонов - Последний звонок. Том 1

— Ты. — Брик ткнул пальцем в сторону Харона. — Воспоминания. Настоящие. Ты! — указал пальцем на Машу. — Ни о чем не думай. Вообще. Сосредоточься на дыхании.

Маша кивнула. Харон, пожав плечами, закрыл глаза.

— Если бы я мог объяснить, — бормотал Брик, массируя себе виски, — какой дурью сейчас занимаюсь… Это даже не забивание гвоздей микроскопом. Это все равно что играть в гоночки частицами антиматерии в адронном коллайдере.

— Хватить ныть, работай, — одернула его Эля, но он, кажется, этого и не заметил.

Пальцы на висках остановились, с силой вдавились в кожу. Брик дернулся. Теперь он напоминал марионетку, которую дергает за ниточки невидимый кукловод. Вспоминая метафору кукольного театра, которую он приводил в кабинете психиатра, я живо представил себе нечто огромное, непостижимое — лавкрафтскую тварь, скорчившуюся над Землей. Тварь, которая и была Маленьким Принцем.

За окном сверкнула молния, а в следующую секунду пророкотал гром. Лампочка мигнула.

— Мало, — проскрипел Брик. — Слишком общие воспоминания, на них отзываются миллиарды. Я не требую уникальных воспоминаний, но уникальную их комбинацию… Вот! Это другое дело.

Со следующей вспышкой лампочка погасла. А над нашими головами громыхнул удар такой мощи, что мы с Элеонорой подпрыгнули. Остальные, кажется, вовсе ничего не заметили. Будто вершины треугольника, они неподвижно сидели, связанные невидимыми нитями, которые с каждой секундой становились крепче. Маша, Брик и Харон.

— Нет, — попросил я, — не надо секса. Мужчины преувеличивают собственные способности к эмпатии всегда, особенно во время секса. Это ничего не даст.

В мыслях Харона вспыхнуло мимолетное смущение, но тут же погасло. Он, как бесстрастный компьютер, выдавал перечень эмоциональных схем. Я, как ворона, копался в мусорном контейнере. Что-то блеснуло, и я вцепился в это, повертел, ощупал.

Слов не было, только обрывочные картинки. Я увидел лицо жены Харона, тонкие черты, слезы, бегущие по щекам. Кажется, она сидела на стуле или диване, а он стоял на коленях перед ней. Ну и что это? Предложение руки и сердца? Нет, не похоже. Она пережила какой-то негативный опыт, и он ее утешал. Вновь и вновь повторял, что у нее получится, если она попробует еще раз. А она все глубже погружалась в уныние, и Харон это видел.

«Знаешь, что? — услышал я его. — Да пошли они! Обойдемся. Я и один неплохо зарабатываю».

Она улыбнулась. Видно, что не просто так, для нее много значили эти слова. Я бережно скрутил воспоминание в веревку и забросил туда, к остальным, в то, что принято называть небытием.

— Есть, — сказал я. — Груз уменьшился.

Понимал ли меня в тот миг кто-нибудь? Не важно. Сам я, скованный возможностями разума Бориса, представлял себя рыбаком, стоящим на берегу океана. В сеть попалось много рыбы, а нужна одна. И тут метафора теряла логику. Я добавлял новые нити к сети, а сеть от этого становилась меньше, и уменьшалось количество рыбы. Теперь в ней билось рыбин двадцать-тридцать.

Я заставил себя отвлечься. Вели́к соблазн протащить воспоминания по очереди через голову Маши, но это лишит ее разума. Дима мне такого не простит, Борис тем более. Что за нежные чувства к Маше он испытывает? Точно не любовь, скорее какая-то идиотская благодарность за ту нелепую ночь, что я подарил им шестнадцать лет назад. Даже половину ночи, если быть честным. Маша — чье-то самое сильное эротическое переживание, с ума сойти. Сказать ей об этом? Не сто́ит…

В мыслях Харона ничего нового. Он в растерянности. Какой стимул дать ему?

— Вспомни, как она умерла.

Воспоминания отделились черной стеной. Я посмотрел на Харона. Взгляд такой же непроницаемый, но теперь он не мог меня напугать. Я держал в сети его жену, и он это чувствовал.

— Я не виноват, что вы прожили такую скучную и безэмоциональную жизнь. Я не виноват, что ты позволил жене отгородиться от тебя и боялся шагнуть ей навстречу, из-за чего теперь мы с таким трудом добываем ее истинные переживания. Если она покончила с собой, то явно думала об этом заранее. Вспомни что-то сильное из ее последнего дня. Подбери сопли, мы делаем дело.

Я закрыл глаза. Медленно и неохотно растворилась тьма. Я нырнул вглубь, схватил робкое воспоминание. Оно за что-то зацепилось. Пришлось рвануть сильнее, и у меня в руках очутилось нечто настолько яркое и самобытное, что сеть будто опустела. Там осталась одна рыбешка. Тихая и безвольная — пока.

«Анечка, не сходи с ума. — Это проговорил Харон. — Она школьница, она просто глупая девочка, которая несет чушь».

«Откуда она знает, что происходит у нас дома? — Женщина сорвалась на визг. Передо мной мелькнул лист бумаги, исписанный синей ручкой. — Откуда она знает про мои лекарства?»

«Она приходила ко мне, как к репетитору. Несколько раз. Однажды попыталась перейти черту, и я все прекратил, тут же».

«И ничего мне не сказал?»

«Я не хотел тебя волновать, ведь ничего…»

«Потому что я — психичка, да? Так она пишет: „Вы — психичка, и вы его не достойны“».

Хватит. Я достаточно наелся человеческого материала в этот визит. Сети вытащены, метафоре конец. То, что я держу, теперь представляется сгустком света. Я направляю свет в Машу. Начинается самое опасное.

Маша вскочила и замерла. Я видел лишь ее силуэт во тьме, но вот что-то вспыхнуло, и в этот момент она повернулась, посмотрела на меня безумными глазами. Прежде чем темнота скрала их, я успел понять — передо мной не Маша.

Вспышка — огонек зажигалки — погасла. Брик глубоко и с наслаждением затянулся, выпустил дым. Все молчали. «Маша» смотрела на меня, я — на нее. Не видя ни глаз, ни лица. Чернота высасывала душу.

— Она — то, что принято называть энергетическим вампиром, — сказал Брик усталым голосом. — Поэтому — да, ты прав, она сейчас тебя выкачивает. Харона она разглядеть не успела, он сидит перед ней в темноте, а к стоящему сзади человеку у носителя были сложные чувства и эмпатический прогноз. Все так, Анна? Вы сейчас смотрите на того, кто вас любит, боится и беспокоится о вас одновременно, но не понимаете толком, что происходит?

Силуэт отвернулся. Теперь Анна-Мария смотрела на Брика, но ему-то по барабану все энергетические вампиры вместе взятые. Он лишь отсалютовал ей рукой с сигаретой и показал пальцем на Харона:

— Вас хотел видеть вот этот человек.

Еще одно движение, и я смог перевести дух — она отвернулась от меня, и теперь Харону досталось все. Он встал. Небо разрезала еще одна молния, и я увидел, в тенях и бликах, его лицо, бледное и окаменевшее. Он поверил, потому что не почувствовать присутствия в комнате нового человека было невозможно. От этого присутствия стало холодно. Чтобы убедиться, что холод — не плод воображения, я пошевелил пальцами — окоченевшие, они двигались с трудом.