Рэй Брэдбери - Полуночный танец дракона [litres]

– Мальчик, а мальчик! – Старик наклонился и тронул за плечо того, кто ему отвечал. – Я, кажется, понял! Я – это ты, а ты – это я! Боже мой, как же все это… Я так тебя люблю! А хочешь, я расскажу тебе, что с тобой будет потом, через много лет? Если б ты только знал! Меня ведь тоже зовут Уильям, как и тебя! И все эти, которые заходили сейчас в дом, они тоже Уильямы. Вернее, один и тот же Уильям. Тот же, что и ты – тот же, что и я! – Его трясло. – Понимаешь, все время собралось здесь… Много, много лет сразу!

– Дядя, ты чего, совсем чокнулся? – сказал мальчик. – Уходи!

– Но…

– Не приближайся ко мне, ты, псих ненормальный! А то сейчас папу позову!

Старик попятился назад и скрылся в темноте.

Свет в доме то зажигался, то снова гас. Мальчишки молча возились в опавших листьях. А старик все стоял и стоял под деревом на лужайке…

В 1947 году Уильям Лэттинг лежал в своей спальне на втором этаже и никак не мог уснуть. В конце концов он встал с кровати, закурил и подошел к окну.

– Ты чего? – спросила его жена.

– Кажется, этот старик так и стоит под нашим дубом.

– Да нет, тебе показалось… – сказала жена.

Уильям сделал глубокую затяжку и задумчиво кивнул.

– А что это там за дети? – спросил он.

– Какие еще дети? Где?

– Да вон, на лужайке, валяются в листьях. Тоже мне, нашли время для игр!

– Может, это дети Моранов?

– В такое время, прямо среди ночи? Не смеши меня. Это точно не они.

Все так же стоя у окна, он закрыл глаза и прислушался.

– Слышишь? – спросил он жену.

– Что?

– Ребенок где-то плачет…

– Нет, я ничего такого не слышу, – сказала она и еще раз прислушалась.

И тут они оба явственно услышали, как кто-то подбежал к дому и повернул дверную ручку. Уильям Лэттинг вышел в коридор и посмотрел вниз. В прихожей никого не было.

А в 1937 году Уильям открыл входную дверь и увидел, что с лестницы, со второго этажа на него смотрит какой-то мужчина, в халате и с сигаретой.

– Пап, это ты? – спросил он.

Мужчина в халате ничего не ответил – просто вздохнул и скрылся в темноте. А Уильям отправился на кухню, чтобы провести небольшую ревизию в ящике со льдом.

А мальчишки все так же кувыркались в перине из сухих листьев.

Уильям Лэттинг снова насторожился.

– А теперь – слышишь?

Они прислушались.

– Это тот самый старик. Он плачет.

– Почему плачет? – спросила жена.

– Почему люди плачут? Наверное, от того, что плохо…

– Если к утру он не уйдет, придется вызывать полицию, – проговорил в темноте голос жены.

Уильям Лэттинг отвернулся от окна, затушил сигарету и вернулся в кровать. Некоторое время он лежал и молча смотрел в потолок, на котором мелькали отблески огней. Когда они мелькнули в тысячный раз, он сказал:

– Нет, полицию я вызывать не буду. Даже если он не уйдет.

– Это почему?

– Просто не хочу… – почти шепотом ответил он. – Не хочу и не могу.

Они лежали, а за окном шумел ветер и слышался чей-то плач, и Уильям Лэттинг знал, что где-то там, на лужайке, возятся в заиндевевшей листве мальчишки и он тотчас же увидит их, стоит только протянуть руку и откинуть штору.

Он знал, что они будут возиться там еще долго, пока на востоке не забрезжит рассвет. И ему вдруг до слез, до дрожи, до спазма сосудов захотелось оказаться там, среди них, и тоже кататься по этим сухим листьям, и закапываться в них – так, чтобы они забивались в рот, а потом выплевывать и снова закапываться… Надо только встать и спуститься на лужайку.

Вместо этого он повернулся на бок и снова попытался уснуть. Только вот глаза все не хотели и не хотели закрываться…

Глубокой ночью, когда все уже спали, на пшеничное поле возле дома внедрился враг.

Это случилось в полночь. Объясняю: еще недавно километрах в восьмидесяти отсюда полыхал огонь войны. Сегодня, к счастью, она почти закончилась – после того, как два несчастных крохотных государства, которые воевали друг с другом не один год, сказали друг другу: «Слушайте, может, хватит уже валять дурака, не пора ли опять становиться людьми?»

И вот, представьте, на фоне всех этих событий в ночном небе вдруг раздался характерный вой, а следом за ним и свист! Все семейство так и подскочило в своих кроватях – все стали в ужасе хвататься друг за друга… И тут – бумс! – на поле возле дома с глухим стуком что-то упало. Бомба! Прямо в зрелый урожай пшеницы.

И тишина.

Через некоторое время, привстав в кровати, отец сказал жене шепотом, но достаточно громко, чтобы его было слышно во всем доме:

– Вот черт, кажется, она не разорвалась! Слышишь? Она там тикает. Тик, тик! Да лучше бы нам всем сразу на воздух взлететь, чем вот это вот – тик-тик-тик!

– Что-то я не слышу никакого «тик-тик», – пожала плечами жена. – Давай уже ложись. А бомбу завтра поищешь. Тем более что она явно приземлилась где-то в стороне. Даже если и взорвется, ну, максимум пара картин упадет со стены – и все.

– Да как ты можешь такое говорить! Да если она взорвется, от нас и мокрого места не останется!

Отец накинул халат и, стремительно сбежав по лестнице, поспешил на поле.

– Я слышал, раскаленный металл можно учуять по запаху! – на ходу крикнул он, шумно втягивая носом воздух. – Значит, надо торопиться, пока она не остыла! Вот черт, принесла же нелегкая!

– Что нелегкая, пап? Бомба? – раздался голос Тони – младшего сына, который был уже тут как тут с фонариком в руках.

Отец злобно сверкнул на него глазами.

– Кто тебя просил тащить сюда фонарь?

– Просто я не хотел, чтобы ты споткнулся о бомбу…

– Да я с помощью одного своего носа найду больше бомб, чем целая бригада с миллионом фонарей! – С этими словами отец, не дожидаясь, пока отвергнутый сын уйдет обратно в дом, забрал у него фонарик. – Нет, ты слышал, как бабахнуло? Бабах! Небось все деревья в округе с корнем повырывало!

– Да нет, пап, не все – вот, например, дерево… Смотри не споткнись, – сказал Тони.

Отец в изнеможении закатил глаза.

– Давай уже иди в дом, а то сейчас как продует… насмерть! Мало не покажется.

– Не продует: ночь же теплая… – сказал сын.

– И вообще, еще лето! – завопили остальные дети, гурьбой выбегая на поле.

– А ну-ка, брысь! – прикрикнул на них отец. – Если уж кто-то и взлетит на воздух, то это буду я!

Сыновья вернулись в дом, но дверь кухни оставили открытой.

– И дверь закройте! – гаркнул отец.

После чего, принюхиваясь и размахивая фонарем, словно это была дирижерская палочка, отправился прочесывать поле.

Когда он вернулся, халат его был густо усеян налипшими колосками и колючками.

Вся семья в полном составе ждала его внизу.

– Как?! Вы еще до сих пор не спите? – проорал он.

– Да уж какой там сон! – сказала жена. – Ты же носился, как целое стадо слонов – небось потоптал всю нашу пшеницу!