Рэй Брэдбери - Полуночный танец дракона [litres]

– Ну, хорошо, хорошо… – Он глотнул горячий кофе, обжегся, вытер рот, после чего закрыл глаза и сложил руки так, словно собирался молиться.

– И чего мы ждем? – спросила она.

– Вот только не надо меня торопить, – не открывая глаз, сказал он. – Сейчас я буду готов. Итак, мужчины. Начать с того, что все мужчины одинаковы…

– Можешь повторить это еще раз?

Он посидел с закрытыми глазами, выжидая, не захочет ли она развить свою мысль, а потом сказал:

– Отлично, хоть в чем-то мы с тобой сходимся. Итак, все мужчины одинаковы. То есть я похож на любого другого мужчину на этой планете. И все другие мужчины, рождавшиеся во все времена, похожи на меня. Так всегда было и так всегда будет. Это закон, данный нам свыше. Основа всего, генетический код…

– При чем здесь генетика?

Усилием воли он заставил себя сохранять самообладание и терпеливо пояснил:

– Создав Адама, Бог положил начало генетике. Извини, можно я продолжу?

Ее мрачное молчание было расценено им как знак согласия.

– Я предлагаю условно принять предположение – отложив дискуссию на другой раз – о том, что все миллиарды мужчин, которые когда-либо обитали на этой Земле – суетились, кричали, совершали всякие безумства, – что все они ничем не отличались друг от друга, кроме роста и массы тела. И я всего лишь один из них… – Он сделал паузу, но, поскольку комментариев не последовало, снова закрыл глаза, молитвенно сцепил пальцы и продолжал: – Случилось так, что наряду с этими цирковыми животными на Земле появились и другие человеческие существа, намного более достойные называться людьми, которые вынуждены были мириться с этим зверинцем, чистить клетки, приводить в порядок пещеры, гостиные, воспитывать детей, выходить из себя, входить обратно, потом опять выходить – и так до бесконечности…

– Ты вообще следишь за временем?

– Сейчас только восемь пятнадцать. Ради бога, дай мне время хотя бы до полдевятого. Ну, пожалуйста.

Она снова промолчала, значит, можно было продолжать.

– На самом деле люди вышли из пещер и перешли от охоты к оседлой жизни всего несколько сотен тысяч лет назад. То есть достаточно недавно. Сейчас я как раз пишу об этом эссе под рабочим названием «От пещер – к звездам: в начале пути»… – Она все молчала. – Впрочем, это к делу не относится. Суть в том, что за десять тысяч лет, пока человечество переживало детсадовский период, женщины перестали быть похожими на тех забитых существ, которых в случае чего можно поколотить и оттаскать за волосы. И вот в один прекрасный день они заявили мужчинам: «Довольно! А ну-ка, все встали ровно, сели рядком, подтянули носки и извольте слушать, что вам говорят!» И мужчины – которые, по сравнению с дико-пещерным уровнем тоже успели слегка, немного так, измениться, – послушно сели рядком, подтянули свои грязные носки и изволили слушать. И как ты думаешь, что они услышали?

Она все так же сидела молча, скрестив на груди руки.

– То, что они услышали, поразило их до глубины души. Речь шла о свадебной церемонии. Именно так! Сначала в общих чертах, потом все с большим количеством подробностей, и чем дальше, тем ярче и увлекательнее… Мужчины слушали и буквально теряли дар речи. Сперва просто из любопытства, потом уже с неподдельным интересом. Никто же не говорит, что надо так делать, но послушать-то незазорно… И видно, что-то такое в этом было – что-то, способное пробиться даже к сердцам этих зверей, разгуливающих без клетки. И вот уже кое-кто из них начал кивать: а почему бы, собственно, и нет? А следом за ними и все остальные: а чего, мужики, давайте, может, попробуем… Наверное, это был правильный ход. Универсальный способ заставить нас успокоиться и начать вести себя по-человечески. Поначалу добровольцев было немного, но потом все стало нарастать как снежный ком. За десятками следовали сотни, за ними – тысячи, а потом – миллионы брызжущих семенем молодых самцов, бодро отвечающих «да», при этом не имея ни малейшего представления о том, на что они соглашаются и как вообще будут жить со всем этим. Со всеми этими комплиментами, сантиментами и рыдающими невестами, за спиной которых возвышаются их отцы, подобно Великой Китайской стене, сложенной из сомнений и надежд…

Он набрал воздуха и продолжал:

– Я помню, как я стоял рядом с тобой и думал: «Господи, ну что за бред… Зачем все это? Все равно ведь надолго меня не хватит… Да, конечно, я люблю ее, очень люблю, но однажды, никому не известно где, когда и почему, я стану таким же, как и все – сойду с рельсов и, как последний кобель, отправлюсь искать на задницу приключений… И потом буду дрожать в надежде, что она не узнает, а если узнает, то сделает вид, что не знает, а если не сделает вид, то просто не придаст значения…» И каждое новое «да!», сказанное в ответ, рождало у меня в мозгу десять новых вопросов, а следующее, что я помню, – это как мы выходим и нас осыпают рисом…

Он вдруг обнаружил, что его руки, до этого судорожно сжатые у груди, теперь обращены к миру ладонями вверх, как будто готовы что-то от него принять, правда, пока неизвестно, что именно.

– Ну вот, собственно, все, что я хотел сказать. Могу только добавить, что, сколько бы ни прошло лет – пятьсот, тысяча или миллион, неважно, – люди все равно не изменятся. Они могут переселиться на Луну, построить колонии на Марсе или в системе Альфы Центавра, но никакие высокие цели и устремления не изменят их сути. Мужчины всегда будут оставаться мужчинами – тупыми, надутыми, упрямыми, безрассудными, жестокими, агрессивными… И точно так же среди них вдруг будут рождаться книжники, поэты, воздухоплаватели, мальчишки, которые видят животных в облаках, как будто они племянники Роберта Фроста [101] Роберт Ли Фрост (1874–1963) – один из крупнейших поэтов в истории США, четырежды лауреат Пулитцеровской премии. или Шекспира, хотя это, конечно, ни при чем… Иной раз под толстой кожей у них спрятано мягкое сердце: они могут заплакать, если при них умирают дети или просто если кончается чья-то жизнь. Но при этом им всегда будет казаться, что в соседнем дворе и трава зеленее, и молоко гуще, даже если они доберутся до кратеров Луны и спутников Сатурна… Поверь мне, ничего не изменилось в этом мире. С одной стороны – дикие звери, которые полмиллиона лет назад с бессмысленными воплями вылезли из пещер и с тех пор очень мало изменились. С другой – представительницы другой половины человеческой расы, которые продолжают втирать им про всякие брачные ритуалы, и они все так же слушают, правда, теперь уже вполуха, вполсердца и далеко не всегда…

Ее молчание настораживало и пугало его. Поэтому ему ничего не оставалось, как продолжать:

– Вот у тебя так не бывает – каждое утро, когда я еду на работу мимо домов на нашем склоне, я почему-то думаю о людях, которые там живут… Я их совсем не знаю, но в глубине души я надеюсь, что у них все хорошо, что они счастливы, что у них в домах не пусто и не тихо. А потом, когда еду с работы вечером мимо тех же домов, то опять думаю, как они там, что делают, все ли у них в порядке… Я знаю, если перед домом прибит баскетбольный щит, это значит, здесь растет сын. А если на дорожке возле дома разбросан рис, значит, здесь дочь, и она уже выросла и, скорее всего, счастлива, но этого никогда не узнать наверняка… Остается только надеяться. И вот так каждое утро я про них думаю. И каждое утро надеюсь, что они счастливы, и прошу Господа, чтоб так и было!